Первым таранил боевиков Голубев. Размахивая автоматом, словно древний воин мечом, он прокладывал дорогу. Парочка черепов хрустнула под его ударами. Остальные солдаты двигались за ним…
Натиск был столь стремителен, что погромщики опешили. Группа прорвалась сквозь кольцо.
Святой бежал последним.
– К машинам, ребята, скорее! – крикнул он. Взводный был уверен: никто не остался среди бандитов, и это самое главное!
А навстречу, обнаружив брешь в завале, летели БРДМ…
Из всех стволов крупнокалиберных пулеметов ударил град свинца, отсекая командира и ребят от очумелого зверья. Откидывались люки бронемашин, прыгали очертя голову спецназовцы, поднимались на ноги и бежали к Рогожину. Впереди всех несся Серегин, размахивая саперной лопаткой и потрясая автоматом.
– Вот я вас, урюки! – орал он.
Шайка погромщиков кинулась врассыпную, надеясь спастись за заборами и в домах. Солдаты настигали их и били. Били нещадно, как бьют бешеных собак. Но еще более беспощадными были жители домов, покинувшие свои укрытия, чтобы рассчитаться с истязателями.
Святой видел, как пожилой мужчина подобрал осколок кирпича и швырнул его в голову безусого юнца, еще недавно желавшего стать рабовладельцем. Пацан как будто напоролся на невидимую преграду, изогнулся дугой и упал, хрипя в предсмертной агонии.
Дебелая женщина в рваной кофте поверх нижнего белья с яростью фурии пинала ногами тело пацана, пока оно не перестало дергаться.
– Прекратить самосуд! – надрывно кричал Святой в пустоту.
Две БРДМ перегородили участок улицы. На этот квадрат Святой согнал оставшихся в живых погромщиков. Солдатам приходилось буквально вырывать их из рук жителей сожженной улицы.
Протрезвевшие, избитые, в кровоподтеках и ссадинах, недавние хозяева положения покорно садились на корточки, заложив руки за головы.
Солдаты теснили жителей улицы, призывавших добить бандитов. Седой старик узбек колотил клюкой по груди Святого:
– Они – шакалы! Изверги! Внучку обесчестили! Девочка на каникулы приехала, ей четырнадцать лет… – Старик рыдал как дитя. – Сынок, я войну прошел! Такого зверства не видел! Они же хуже фашистов! Аллаха забыли! Но он их покарает! Всевышний накажет отступников!
Половина бороды аксакала была вырвана с корнем, а на руках багровели следы от ударов палкой.
– Дед, кто тебя разукрасил? – спросил Голубев, косясь на командира. Иван Ковалев заслонял сержанта спиной.
– Вон тот и тот! – трясущимся узловатым пальцем правой руки показал старик на притихших громил.
Голубев, Ковалев, Паша Черкасов и Серегин схватили подонка, издевавшегося над стариком и девчонкой, били ногами. Затем боевика подхватили за руки, поволокли словно куль и с размаху швырнули на землю.