С тех пор я уже не покидал родных мест и с головой ушел в подпольную работу. В 1945 году, когда партия подняла народ на восстание, я вместе с членами уездного комитета партии руководил борьбой в нашем уезде.
Теперь, когда ты все знаешь… — старик замолк. Хань с тревогой наклонилась над ним.
— Папа, ты устал. Не надо больше говорить.
— Нет, дай мне докончить… Я не хочу тебя поучать, дочка… Мне неприятно было заставлять тебя чем-то жертвовать… Ты как-то писала о своем решении остаться в городе и не ехать в горы. Я тебе советовал не делать этого. Но потом ты уже не упоминала об этом в письмах. Как это понимать?.. С тех пор как не стало твоей матери, столько людей поили тебя молоком, кормили рисом! А сейчас на той самой земле, где она похоронена, гибнут люди… А кто еще жив — терпит нужду, лишения… Ведь ты не только моя дочь, понимаешь?.. Да ты уже и так все поняла…
И старый коммунист с нежностью посмотрел на дочь. Потом попробовал повернуться, но сил уже не было… Хань склонилась над отцом.
— Папа… прости…
Старик не ответил. Глаза его медленно закрылись. Через некоторое время он открыл их:
— Что ты сказала, доченька?.. Ну ладно, раз ты понимаешь свою ошибку… я тебя прощаю… Я скоро умру и ничего, кроме одной вещи, не оставлю тебе в наследство… Принеси сюда мой вещевой мешок…
Девушка подошла к вешалке и сняла мешок.
— Развяжи его. Сверху лежит одежда — отложи ее. Хань сделала, как велел отец.
— Под белой материей поищи сверток. Нашла?
— Да, вот он.
— Дай-ка его сюда.
Ты Нян осторожно взял сверток и положил его себе на грудь, возле сердца. Потом долго, не отрываясь, смотрел на узелок. Несколько минут спустя заговорил:
— Тут завернут устав партии. В 1930 году, перед тем как вступить в партию, я его переписал… А когда твоя мать готовилась стать коммунисткой, я передал ей эту тетрадку и сказал: «Возьми и прочитай. Осталось всего пять дней до собрания, где тебя будут принимать».
Она спрятала тетрадку на груди и больше не расставалась с ней. Это было 8 ноября 1940 года, а десятого мы вышли на демонстрацию… Она не успела вступить в партию, но в книге, где записаны имена коммунистов, отдавших жизнь за революцию, есть и ее имя… С тех пор я хранил эту тетрадь как самую дорогую вещь… На ней кровь твоей матери… Все ждал, когда ты вырастишь, чтобы передать ее тебе…
Старик замолк. Потом протянул сверток дочери:
— Береги это, дочка!
Хань дрожащими руками взяла узелок, осторожно развернула его и увидела небольшую тетрадь в ветхой обложке. Тонкие пожелтевшие листы были испещрены маленькими, аккуратно выведенными буквами. На краях тетради темнела засохшая кровь. Священный трепет охватил девушку.