Как ни странно, я прожила в деревне целых четыре месяца. Таскала воду, сидела с племянниками и даже пекла пироги. О, это был нешуточный подвиг! Односельчане деликатно здоровались со мной на улице, уже не бросая косых взглядов и не перешептываясь за моей спиной. Эдгара я с тех пор не видела – говорят, он куда-то уехал. В городе его тоже не было – поговаривали, что господин композитор где-то в Канаде у каких-то дальних родственников...
Я решила написать повесть. Повесть о красивых людях и о том, как невесело им живется. Придумала первую фразу первой главы: «Всякая праведная жизнь в итоге имеет одну-единственную корыстную цель – попасть в Рай...» Дальше не писалось. Про себя, про двух до сих пор живущих во мне светлокудрых девочек, не хотелось. Про Валеру-Вальтера... А что я о нем знала?! Вот Эдгар знает – мясник, профессиональный убийца, оккупант. Написать про Эдгара? Но я не считаю его красивым человеком... Как и в каждой деревне, у нас имелся собственный дурачок. Юродивый по имени Паале. Этот Паале, сколько я его помню, всегда находился в одном возрасте и в одном душевном состоянии. Он никогда не плакал и не смеялся. Ему было не о чем плакать и не над чем смеяться. Над Паале никогда не издевались, но частенько зло подшучивали. В таких случаях он удивленно вскидывал свои круглые совиные глаза и удивленно спрашивал: «А что я тебе сделал?» Паале и в самом деле никому ничего не сделал – ни плохого, ни хорошего. С хорошим ладно, шут с ним. Главное, что плохого не делал. Паале точно попадет в рай. Обязательно, причем именно потому, что у него нет такой цели... У него вообще нет цели.
У меня тоже... Нет, цель появилась – я решила написать стихотворение. Точнее, слова для будущей песни. Первая строчка пришла сама собой: «Я нарисую солдата...»
Прошло около часа. Я ничего не написала, ни первой главы, ни стихов для песни. Солдата я тоже не нарисовала, так как рисую из рук вон плохо, а плохо нарисованный солдат мне не нужен. В ту ночь мне приснился Эдгар. Такое зрелище я видела впервые. Он стоял на пыльной дороге, вдоль которой валялась искореженная бронетехника, мотки колючей проволоки. Господин композитор заметно нервничал, с опаской поглядывая на грозно высившиеся в конце шоссе заснеженные, скалистые горы. А с другой стороны, всего в нескольких метрах, стоял белый рояль.