Машина стараниями умельцев, каждый из которых был в своем роде уникальным, обновлялась, приобретая вторую молодость. Отполированный корпус «Опеля» сиял новым лаком и хромированными крыльями. Под капотом без пятнышка масла находился обновленный двигатель. Оставалось доделать сущие пустяки, связанные с механизмом подъемника верха, амортизаторами и элементами внутренней отделки. Ударно потрудившаяся бригада, вкалывавшая без выходных, взяла у владельца гаража краткосрочный отпуск, и недоделки пообещали ликвидировать Святой и Николаевич.
Святой вообще удивительно быстро сходился со стариками. Не с дебиловатыми маразматиками, полагающими, что все лучшее осталось в прошлом, а настоящее – сплошное дерьмо и болото. Нет, Святой находил общий язык с людьми, у которых за простецкой внешностью скрывалась мудрость, приобретаемая только с годами. Николаевич принадлежал к такому сорту людей. Немного ворчливый, любящий загнуть матерком по подходящему поводу, старик был мастером от бога. В суждениях он был резок, но справедлив.
В полдень они, соорудив импровизированный стол, обедали. Дед купил китайскую лапшу быстрого приготовления, а Святой – банку польского паштета, печенье и фасованный в пакетики чай. Поглощая незамысловатую трапезу, они смотрели телевизор и обменивались впечатлениями о последних событиях в мире.
Маленький портативный приемник принес из дома Николаевич.
Шла передача о Югославии и событиях вокруг нее. Кадры хроники начала натовской операции сменялись сценами у американского посольства в Москве. Подвыпившие сограждане орали лозунги, оскорбляющие надменных янки. По стенам посольства сползал яичный желток и краска. Кадры давались без комментариев.
– Поздно кипятком писать, – прихлебывая чаек, пробормотал дед.
– Ты о толпе у посольства? – спросил Святой.
– Пошумели и разошлись. Детский сад. Разве это политика? Байстрюки глотки подрали, подрыгались, ноги о штатовский флаг вытерли и п…ц. Напугали ежа голой жопой. Американцы как бомбили, так и бомбят сербов. Вот у них политика! Шарашат на всю катушку, а раньше на нас оглядывались.
– Ты, Николаевич, о советском прошлом грустишь?
Святой аппетитно хрустнул печеньем.
– Армию зря не сберегли. Еще не раз кровавыми слезами умоемся. А прошлое… – дед задумчиво посмотрел на огрубевшие руки с подушечками мозолей. – Не больно мы жировали в прошлом, чтобы о нем сожалеть. Вкалывали за гроши и слушали сказки про светлое будущее. Сейчас тоже говоруны всякие басни рассказывают. Кто о былом величии воет, кто о реформах. Целая Государственная Дума трепачей. Конечно, и там толковые мужики есть, да что-то проку от них мало. Большинство только на словах за народ болеет, а у самих ряшки от жира лопаются. Мрачные у нас перспективы, хотя страна и люди отличные. Подчистить бы от дерьма всякого, законы научиться уважать – тогда бы дело сдвинулось с мертвой точки. А пока живем во вселенском бардаке, будем бегать по замкнутому кругу и дубасить друг друга по башке на митингах. Кто портретом Сталина, кто царя-батюшки или Ельцина. Вождей у нас – на любой вкус.