Госпожа яблок (Кетро) - страница 58
И тут Мардж разозлилась, пнула розовую стенку и завопила:
– Сволочи проклятые! Мало того что припёрлись незваные, правила свои устанавливать, так ещё и наврали! Обещали осчастливить, мечту какую-то дурацкую выбрали – ладно. Но почему всем, кроме меня? Я хуже всех, да? Наказанная? Жулики чёртовы.
Она вытерла злые слёзы и ещё раз треснула мокрой ладонью по стене – так, на прощание. Но под рукой поплыло, поверхность потемнела, и пирамидка её впустила.
Мардж оказалась в полной темноте, стен вокруг больше не было, и она осела на пол, закрыв глаза. Голос, лишенный интонаций, прозвучал в её голове:
– Чего ты хочешь.
И Мардж с тоской поняла, что в ней осталось слишком мало живого, чтобы считаться человеком.
Ничего не хотела, никого не любила.
Раньше, совсем недавно, ей нравилось множество вещей: красивые платья, удобная обувь, долгие прогулки, хорошая еда.
Ей нравилось смотреть на женщин – ухоженных, умных, утонченных. С матовой кожей и внимательными глазами, с острыми язычками и добрым сердцем. На женщин, которые каждую весну сидят на открытых верандах, раскинув длинные юбки, показывая остроносые башмачки, пьют разноцветные напитки из высоких стаканов. На тех, что щебечут и улыбаются, на тех, что молчат и обманывают, на влюблённых и плачущих.
Ей нравились дети, бегающие по зелёной траве в парке, в белых платьицах и коротких штанишках, совсем ещё новенькие люди, переступающие на нетвёрдых ногах. Они играют большими лёгкими мячами, подкидывая их маленькими руками – высоко, высоко, до самого неба.
Мяч взлетает и на долгое мгновение зависает в воздухе, медленно вращаясь, так, что солнце блестит то на красной его половине, то на синей.
И ей нравились мужчины, такие сильные, смешные, самоуверенные. Умеющие красиво курить. Заботливые или беспечные. Талантливые, решительные, умные. Мужчины с горячими телами, покрытыми любовным потом, с твёрдыми членами, с жаркими губами, которые всегда становились ледяными перед наступлением оргазма.
И она так любила пить прохладную воду мелкими глотками.
А сейчас в ней пусто, как в старом пересохшем колодце, не осталось ни желаний, ни инстинктов, даже самосохранение не подавало сигналов. И лишь на самом дне она всё-таки разглядела два пустяка, которые ничего не стоили рядом с бессмертной красотой остального мира, но это было всё, чего ей хотелось. И Мардж сказала:
– Написать книгу. И котёнка.
И для верности потрогала то живое, что пыхтело и возилось под курткой, пытаясь сгрызть тонкими молочными зубами флэшку, которая висела у неё на шее.
Комната с бежевыми стенами казалась самой обыкновенной. Неширокая белая кровать, застеленная полосатым одеялом; дубовый письменный стол с семью ящиками и стулом; большое потёртое кресло, обитое буровато-зеленым гобеленом; в углу узкий тёмный шкаф с расписными дверцами; пол, собранный из тёплых желтых досок. Странно в этой комнате выглядело только окно – круглое, задёрнутое занавеской в цветочек. Иногда за ним был сад, иногда – берег океана, а сейчас там, на чёрном-причёрном небе, сияла синяя Земля с рыжими пятнами материков.