– Ты жива, Потаповна?
Голубоватые губы шевельнулись.
– Чё? – он нагнулся пониже.
– Ку… ку-дыть… – прошелестело ему в лицо, и с этим бессмысленным словом душа Потаповны отлетела.
Поминали покойницу всей деревней, и, как всегда, приличная печаль первого часа застолья перешла к вечеру в трудное пьяное веселье, но Пупыряев был грустен и время от времени, забывшись, трогал щёки: всё казалось, будто серая старушечья душонка прикоснулась к нему напоследок и что-то нашептала. Неожиданно даже для себя он встал и позвенел вилкой по полупустой бутыли:
– Товарищи!
– Тамбовский волк тебе… – захихикал дед Семён, разливая.
Пупыряев сбился и начал снова:
– Граждане!
– Да вроде не на зоне, четырёхглазый, – угрожающе прохрипел бывший сиделец Витюша.
Пупыряев струхнул.
– Люди! – На этот раз возражений не последовало. – От нас ушел светлый человек… – Тут он запнулся, ему показалось, что серая тень снова мелькнула мимо. Потекли долгие секунды, за столом стало тихо, будто где-то мент сдох, и в эту тишину Пупыряев неожиданно веско произнёс:
– Никчёмный человечишко от нас ушел, вот что. Жизнь у неё была дурная и грязная. Ни работать она не умела, ни отдохнуть как следует, ничего, кроме пьянки, ей не давалось. Детей родила да не воспитала, сколько было, все сгинули, и к лучшему оно, потому что дураков плодить – только мир пачкать. И так в говне живём, нету просвета и не будет, и дорогу к нам из райцентра не прокладут во веки веков.
Пупыряев лихо выпил водку, но садиться не спешил. Со всех сторон на него смотрели почти протрезвевшие лица, рюмки одна за другой со стуком опускались на стол – полными.
– Ты за базаром-то… – Витюша начал медленно подниматься.
– Не по-людски ты это, не по-людски… – затянула Евдоха, главная врагиня Потаповны.
Пупыряев постоял, потом безнадёжно махнул рукой и вышел. Стемнело, первые звёзды уже показались, и Пупыряев, вместо того чтобы повернуть к дому, зашагал к околице. Шел он, задрав голову к небу, разглядывая густые синие бездны, и в ушах у него звенели незнакомые голоса, и что-то низко гудело так громко, что он не слышал топота за спиной, и тяжелый удар по затылку стал для него полной неожиданностью.
Били его долго и молча. Потом устали и разошлись, и только часа через два Пупыряев отнял руки от лица, перевернулся на спину и снова увидел небо, на этот раз совсем тёмное. Поднялся, ощупываясь, сплюнул зуб, оглянулся на спящую деревню и, шатаясь, пошёл в ночь. Где-то в чистом поле миновал перечёркнутый указатель «Малые Афедроны», но не остановился.
Утро застало его в пути, но он и не думал отдыхать, стремясь дойти до большого мира, где будет солнце и другая, прекрасная жизнь. И уже рассвело, и первые лучи прорезали облака, и впереди забелели стены домов, где наверняка жили светлые счастливые люди. Пупыряев прибавил шагу, но силы начали оставлять его, и он едва добрался до ближайшего столба с названием населённого пункта, блаженно привалился к нему: дошел. В глазах его стало темнеть, но он улыбался, потому что до последнего видел над собой надпись, наполняющую сердце ликованием: «Большие Афедроны»!