Вбежавшая следом Параша застала Нелли уткнувшейся лицом в стену темной передней. Рука ее гладила сырую штукатурку, кое-где сохранившую лоскуты некогда обтягивавшей стены кордовской кожи: казалось, она утешала дом, словно больное живое существо.
— Ты чего это скисла, как вчерашние сливки? — Параша с силою обняла подругу за плечи. — Дома горевать будем, слышишь? Опасность по дому бродит, половичками скрипит.
— Да какая тут опасность? — Нелли прошла в покосившийся высокий проем, ощетинившийся петлями от сбитых дверей. Кто только сказал, что вещи не живут и не умирают? Мертвые клавикорды у высокого окна стояли под слоем пыли, как в саване. Грязные стекла над ними, там, где не были разбиты, казались незрячими глазами. Не болен, мертв сей дом, отлетевшей его душой был убиенный хозяин. Можно настелить новые паркеты, можно обтянуть стены сверкающими драпировками, обновить роспись потолков, начистить бронзу, можно разжечь в каминах веселый огонь. Но звенящая тоскливая пустота останется звучать в комнатах и залах, по которым прошли сперва убийцы, а за ними грабители.
— Какая тут опасность? — повторила Елена. — Покойно, как на кладбище.
— Какая не знаю, а половички скрипят, — Параша словно вправду к чему-то прислушивалась. — Шли бы мы восвояси, а, касаточка моя? Нету здесь свекра-батюшки, да и искать нечего.
— Погоди, — Нелли переходила из комнаты в комнату: картины запустения сменялись перед нею как в страшном сне. Что за ящик валяется на боку посередь небольшой комнаты, отапливаемой зимою не камином, а теплою изразцовой печью? Нет, то не ящик с отломанною стенкой, как сперва показалось!
— Кукольной дом! — Елена присела рядом с игрушечными руинами среди руин настоящих. — Парашка, это ж домик Филипповых сестер сводных, тех, что умерли до его рождения! Как же он уцелел, как не пошел на дрова?
Неуклюжая игрушка сделана была с любовью, верно ладил ее не кукольник, а кто-то из домашних слуг. Боле тридцати лет тому рука маленькой Николетт де Роскоф снимала ставенки, затепляла в оловянных канделябрах крошечные свечки, рассаживала фарфоровых кукол за обеденным столом. А после грациозная, не маленькой Нелли чета, девочка обходила домик с другой стороны, подглядывала в окошки и верила в жизнь самой же сотворенных картин.
— Идут сюда!
— Небось мальчишки каштановые, — Елена все не могла оторваться от жалкого домика.
— Как бы, мальчишки, сапожищами-то! Решай скорей, как отбрехиваться станем?
Елена, все еще сидя на полу, подняла голову: округлое лицо Параши, обыкновенно приятно румяное, сделалось бледно. Приближающиеся шаги впрямь казались грубы.