Деннис впервые оказался в курительной. Как и салон, при дневном свете она выглядела обшарпанной – на столиках, плетеных стульях с яркими кретоновыми подушками, доске для метания дротиков, бильярдном столе и обожженном сигаретами рояле лежала печать ветхости.
С первого взгляда комната казалась пустой, так как двое людей, находившихся в ней, сидели в глубокой нише восточной стены. Высокие окна, пропускавшие мало света, выходили на террасу и берег моря. Брызги прибоя осыпали террасу.
В нише сидели сэр Генри Мерривейл и старший инспектор Мастерс. При первых же словах Г. М., которые он услышал, Деннис схватил Берил за руку и потянул к краю ниши, где они могли слышать разговор, не видя беседующих и оставаясь невидимыми для них.
– Совершенно ясно, – говорил Г. М., – почему Читтеринг напился вчера вечером, не так ли?
– Пожалуй, – согласился Мастерс.
– Учитывая его знания истории театра и то, что произошло весной 1888 года! В том сезоне Ирвинг не играл в «Лицеуме». Да! – сентиментально вздохнул великий человек. – Это были времена, Мастерс!
– Не сомневаюсь, сэр Генри. Но…
– Я когда-нибудь говорил вам, сынок, что я играл Шейлока[38] в любительской постановке в присутствии самого Ирвинга? С длинными рукавами, элегантной черной бородой длиной в два фута и в шляпе-котелке, надвинутой на уши для большего реализма. – Голос Г. М. стал высоким и пронзительным. – «Три тысячи дукатов, ну…» Хотите, Мастерс, я прочитаю вам монолог?
– Как-нибудь в другой раз, – быстро отозвался старший инспектор. – Меня интересует…
– И величайший из всех актеров сказал мне, Мастерс: «Мой дорогой, это было самое прекрасное…»
– Он не говорил ничего подобного! – прервал Мастерс. – Я слышал эту историю. Он сказал…
– Слушайте, сынок, – сурово произнес Г. М. – Вы собираетесь заткнуться и позволить мне продолжить рассуждения о Бьюли? Или вы намерены прерывать их воспоминаниями о не имеющих отношениях к делу событиях, вроде моего театрального прошлого?
– Вам когда-нибудь приходило в голову, сэр Генри, – сдержанно осведомился Мастерс, – что вас могут убить?
– Меня? – изумленно переспросил Г. М.
– Да, вас!
– Не знаю, о чем вы говорите, Мастерс. Я друг всей человеческой расы. Я источаю доброту, как фонтаны в Версале.
– Короче говоря, вы сплошное совершенство.
– Ну… – Г. М. снисходительно кашлянул. – Я скромный человек и не хотел бы так говорить.
– Тогда вы, может быть, не будете так чертовски самоуверенны в отношении одной вещи? Конечно, – добавил Мастерс, словно желая быть справедливым, – ваши вчерашние аргументы могут оказаться более полезными, чем представляются на первый взгляд.