Прогнившие ступеньки вели в смрадную черную дыру, из которой поднимался влажный удушливый пар. Острия пик то и дело утыкались Анне в спину, поторапливая ее. Из отдушин веяло холодом. В дрожащем пламени свечей и багровых отсветах раскаленного угля внизу проступали фигуры священника и Гесслера. Они были словно дьяволы, правящие в сотворенном ими небольшом собственном Аду. Тихо ойкнув, Анна остановилась, как вкопанная. С низкого потолка свисало, раскачиваясь, чье-то обнаженное тело. Руки человека были туго стянуты у запястий толстыми ремнями, наголо обритая голова безвольно перекатывалась на груди. Анна узнала преподобного Макнаба, любимого и уважаемого горцами. Она вцепилась в деревянные перила и отступила на шаг. Острие пики больно кольнуло ее в спину. Назад дороги не было. Анна с трудом отвела глаза от искалеченного бесчувственного тела и, еле передвигая ноги, стала спускаться дальше.
Графиню трясло, как в лихорадке. Она стояла, уставившись в утоптанный множеством ног черный земляной пол. Анна начала беззвучно молиться Пресвятой Деве Марии, ей было страшно.
«Пречистая Дева, спаси и сохрани, не оставляй меня одну, я не вынесу этих мук».
Кто-то грубо схватил Анну за платье, одним движением разорвав его на спине. Анна судорожно прижала платье к груди. Она ужаснулась, представив, что ее, как и Макнаба, разденут догола.
— Посадите ее на кресло, — раздался голос Гесслера.
Тюремщики молча подвели ее к жутко проступавшему в полумраке высокому железному креслу и усадили, пристегнув за талию, запястья и лодыжки кожаными ремнями. Сиденье оказалось холодным, как лед, и Анна испугалась, что ее обнаженное тело примерзнет к нему.
Гесслер сделал знак своим подручным, чтобы те удалились. Боже, что замыслил этот дьявол во плоти, если он отослал своих подручных, которых не испугаешь видом крови?
— Это Кресло Ведьм, — пояснил Гесслер. Он волоком подтащил жаровню к месту, где сидела Анна. Под сиденьем обнаружился железный ящик с крышкой.
— Сюда бросают уголь и дрова. Огонь можно разжечь слабее или сильнее, как потребуется.
«О, Дева Мария, помоги, я совсем одна и должна молчать!»
— А с этим сапожком вы уже знакомы, — привычным движением Гесслер надел Анне на левую ногу сапог и защелкнул металлические замки на бедре и у лодыжки.
«О, Дева Мария, помоги, заступись, замкни мне уста!» В сапог воткнули клин, больно расцарапав кожу и прищемив голень. Анна стиснула зубы, но не закричала и не заплакала. Лучше это, чем гореть заживо.
— Сначала мы работаем с мелкими суставами. — Гесслер достал тиски. Винты резко и пронзительно заскрежетали, когда он закрепил их у Анны на пальцах ног. Железо больно впилось в нежную кожу. Повернув голову, Анна изо всех сил вцепилась зубами в плечо, чтобы одной болью заглушить другую. Затаив дыхание, она хотела одного — поскорей потерять сознание, провалиться в черную бездну, где нет ни боли, ни страданий. Но сознание не покидало ее, легкие требовали воздуха, тело боролось за каждый вздох.