— Кать, ты извини, я пойду прилягу! — еле ворочая языком, пробормотал расслабившийся телохранитель.
— Конечно, конечно, Сережа! О чем разговор! Пойдем, я тебе уже постелила!
Воронцов бухнулся в мягкое, хрустящее лоно кровати, блаженно развалился на свежих простынях, закрыл глаза, почувствовал рядом теплое, по девичьи гибкое тело жены, обнял мягкое, родное плечо, прижал Катю к груди… Какой уж тут сон, если любящие друг друга люди месяц не виделись!
На следующее утро, трясясь в морозной, наполненной паром людского дыхания электричке Катя, из-за ста надетых для тепла одежек похожая на продавщицу-лотошницу, сказал Сергею, кутавшемуся в бушлат:
— Ты знаешь, сейчас, когда я вспоминаю, как я ушла от тебя тогда, в августе, я иногда ловлю себя на мысли: «Господи, какой же я бываю дурой!». Ты меня любишь?
Воронцов посмотрел в теплые глаза жены, чмокнул их по очереди, погладил рукой Катину руку:
— Больше жизни!
Борис С Леной встречали гостей на платформе станции, оба укутанные в тулупы, краснощекие и веселые.
— Ну вы, блин, даете! — словами генерала Михалыча из «Особенностей национальной охоты» поприветствовал Борис Воронцовых: — Мы уже пятую электричку встречаем, замерзли все! Пошли быстрее!
Друзья, на ходу переговариваясь, поспешили через заснеженный лес к дому Бориса, где его сестра, Света, уже поджидала всю компанию с полным столом всяких разносолов.
За обедом, подождав, пока все насытятся, Борис с Леной обьявили о своей будущей свадьбе. Под это дело Воронцов достал предусмотрительно захваченную с собой бутылку шампанского, бахнул в потолок пробкой. Выпили за счастье нарождающейся ячейки общества, посидели, поболтали…
Часа в два решено было идти в лес, жечь костер и дышать свежим воздухом. Воронцов только там, на поляне, под заснеженными соснами, понял, насколько он отвык в мрачноватом далеком Питере от простых радостей жизни, от светлого, морозного леса, солнца на синим небе, жаркого костра, вокруг которого подтаивал снежок, от общения с друзьями.
В дом вернулись уже под вечер, когда опустившееся светило проложило на снегу длинные сиреневые тени. Все с аппетитом, нагуляным на морозе, поужинали, и отправились на второй этаж, в просторную мансарду, где жил Борис, отдыхать.
Когда Воронцов был здесь в последний раз, мансарда выглядела так, как всегда — полки с книгами, археологические находки, множества керамики, по которой Борис специализировался, боксерская груша, словом, типичное жилище одинокого, молодого, интеллигентного мужчины.
Теперь все изменилось. Чувствовалось, что здесь поселилась женщина, и не просто женщина, а Лена, художница, дизайнер, рукодельница. Голые стены заполнили картины, Сергей увидел знакомые пейзажи Корьево, темные еловые леса, глинистые косогоры, низкие тучи, серые крестьянские домики… Было тут и множество натюрмортов, напротив, наполненных светом, радостью, написанных яркими, сочными цветами.