Не нравился ему этот Ботт. Бывают люди, которым словно судьбой начертано всю жизнь оставаться соперниками. Так было с Бредбери Фишером и Д. Глэдстоном Боттом. Они родились в одном городишке с разницей в несколько дней, почти одновременно переехали в Нью-Йорк и с тех пор шли ноздря в ноздрю. Фишер на два дня раньше Ботта заработал первый миллион, зато первому разводу Ботта газетчики уделили на пару абзацев больше внимания, чем разводу Фишера.
В знаменитой тюрьме Синг-Синг, где каждый из них провел несколько счастливых лет молодости, они на равных сражались за блага, которые предлагало это заведение. Фишер застолбил за собой место кетчера в бейсбольной команде, а Ботт обскакал Фишера, когда хору понадобился тенор. Ботта выбрали для участия в состязании ораторов Синг-Синг и Оберна,[67] зато Фишеру в последний момент удалось попасть в команду кроссвордистов, в то время как Ботт остался в запасе.
Одновременно они начали играть в гольф, и их гандикапы всегда были одинаковы. Неудивительно, что Фишер и Ботт недолюбливали друг друга.
— Привет, — ответил Глэдстон Ботт. — Вернулся? Послушай, Фишер. Есть у меня одна интересная вещица. Думаю, подойдет для твоей коллекции.
Бредбери Фишер смягчился. Ботт был ему неприятен, однако это еще не повод отказываться от сделки. Ботт, конечно, ни в чем не разбирается, но вдруг ему посчастливилось наткнуться на что-нибудь ценное. Бредбери с облегчением подумал, что жена сейчас за три тысячи миль от дома, и ее всевидящее око не следит за каждым его шагом.
— Я только что вернулся с юга, — продолжил Ботт, — привез детскую клюшку Бобби Джонса.[68] Именно ею он первый раз в жизни играл на чемпионате Атланты, штат Джорджия, среди детей, у которых прорезались еще не все зубы.
Бредбери ахнул. До него доходили слухи о существовании такого сокровища, но он им не верил.
— А это точно? — спросил он. — Ты уверен, что она подлинная?
— У меня письменные ручательства мистера Джонса, миссис Джонс и няни.
— Сколько, Ботт, старина? — запинаясь, произнес Бредбери. — Сколько ты хочешь за клюшку, Глэдстон, дружище? Я дам сто тысяч долларов.
— Ха!
— Пятьсот тысяч.
— Ха-ха!
— Миллион.
— Ха-ха-ха!
— Два миллиона.
— Ха-ха-ха-ха!
Бредбери Фишера словно поджаривали на сковороде. Лицо исказила гримаса. В душе с быстротой молнии сменялись ярость, отчаяние, ненависть, злость, боль, досада и возмущение. Однако, когда он снова заговорил, голос был вкрадчивым и любезным.
— Глэдди, старичок, — сказал он, — мы столько лет с тобой дружим.
— Нет, не дружим, — ответил Глэдстон Ботт.
— Дружим-дружим.