– Водку с тоником для меня, и побольше водки, пожалуйста, – сказала Эллен. – Мне сегодня надо что-нибудь покрепче. «Ах вот как, она уже пробует шутить», – подумала Эллен.
– А мне просто воду, – сказал Бен.
– Вы вообще не пьете?
– Иногда, редко. – Он взял меню. – Начнем с креветок, хорошо?
– Сию минуту, – официант двинулся вниз.
Эллен увидела их отражения в одном из матовых зеркал. Бен нервно теребил салфетку. Она улыбнулась.
– Все переживаете этот случай там, на стоянке?
– Конечно, такое ведь никому нельзя спускать.
– Уж и никому. Почему вам непременно надо выходить победителем?
Он взглянул на нее исподлобья.
– Потому что в Бруклине иначе не выжить.
– И вы всегда так считали?
– Видите ли, – Бен разгладил усы, – когда я был мальчишкой, Бруклин разделялся на зоны, воевавшие одна с другой, – еврейская была зона, ирландская, итальянская… У деда была молочная на Канарси. И чтобы до нее добраться, мне приходилось или давать огромный крюк, или идти напрямик через ирландскую территорию.
– И вы, само собой, шли напрямик.
– Точно.
– А что потом?
– А потом они с тебя требовали платить им «дань», так это называлось, а неплативших били.
– Вы хоть раз заплатили?
Бен покачал головой.
– А колошматили вас часто?
Бен поднес к губам свой стакан, улыбнулся не без самодовольства.
– Разве мое лицо производит впечатление изуродованного побоями?
Эллен засмеялась, чокаясь с ним.
– Пью за вашу скромность, сэр.
Весь вечер он заставлял ее смеяться. И только когда они вернулись домой и она улеглась, когда вновь на нее нахлынули картины прошедшего дня, у Эллен опять стало тяжело на сердце. Все равно она так благодарна Бену за то, что он всячески старался отвлечь ее, заставить думать о другом, не об этой боли, от которой у нее все горело внутри. Он даже про диету свою забыл, заказывал только те блюда, которые, знал, ей понравятся. Когда он попросил принести суп из крабихи, она с недоумением переспросила: – Из крабихи? А почему не из краба?
– Потому что вкусные только девочки.
– Ну, конечно, совсем как в жизни, – заметила она, принимаясь за свою порцию, – все бы вам нас есть да есть.
Бен захохотал.
Ей нравилось, что веселится он совсем как подросток. Так и видишь его в детстве на улицах Бруклина: вот куда-то несется, вот с Милтом раскатывает на аттракционах.
Она прислушивалась к шуму душа, ровному, мерному, успокаивающему, и слезы, которые весь вечер она от себя гнала, опять подступили. Ах Рахирд, Рихард, ну как ты мог!
Эллен плакала, уткнувшись лицом в подушку, чтобы не услышал Бен, и так продолжалось, пока не осталось сил ни думать, ни плакать, ни упрекать, и тогда она провалилась в сон.