«Мне столькому надо научиться, – с грустью думала Сенда. – У меня никогда не получится».
Даже за обедом Сенда должна была разговаривать с мадемуазель Реми-Марсо по-французски. Иногда мысль о том, что в ее собственном доме ей не разрешают разговаривать по-русски, приводила ее в бешенство.
Она разочарованно спрашивала себя, как это может быть, что Тамара, которую Инга развлекала в детской во время уроков французского, схватывает чужой язык через стены гораздо быстрее, чем она, Сенда, находящаяся рядом со своими учителями.
– Какой цвет костюма более всего заметен на сцене?
– Белый.
– Где сейчас по отношению ко мне находится сцена?
Показывает. – Там.
– Какая это нота?
– С flat.[8]
– Qu est-ce que c'est?[9]
– Une fourchette.[10]
Все свое небольшое свободное время она посвящала Тамаре, то стараясь урвать полчаса здесь, полчаса там, то вставая на час пораньше, чтобы хотя бы какую-то часть дня провести вместе с дочкой.
Но какими бы изнурительными ни были эти недели, по ночам, когда Сенда, обессиленная, опускалась на подушку и единственным ее собеседником было биение сердца, она понимала степень своего одиночества.
Шел уже март, а Шмария по-прежнему не давал о себе знать. Почти два месяца они не видели друг друга.
Однако она слишком изматывалась за день, и ей обязательно нужно было спать, поэтому бессонница редко посещала ее теперь.
И вот наступило девятнадцатое марта, когда до конца сезона «заболела» Ольга Боткина, и Сенда, как ее дублерша, вышла ей на замену в санкт-петербургском Théâtre Francais.
За один вечер и критики, и зрители оказались в плену ее актерского дарования. Это стало величайшим событием ее жизни.
Самым незабываемым, однако, было то, что на следующее после ее триумфа утро наряду с именем Сенды на страницы газет попало и имя Шмарии.
В ту самую минуту, когда она делала свой последний выход перед аплодирующей публикой, на другой стороне Невы у основания Троицкого моста взорвались десять брикетов динамита.
В результате взрыва никто не пострадал, и сам мост остался цел, но шпионы графа Коковцова позаботились о том, чтобы тайная полиция ждала в засаде. Они убили всех анархистов, кроме Шмарии, и, как оказалось позже, его погибшим друзьям повезло больше, чем ему.
Князь терял терпение. Внешне это не было заметно, но граф Коковцов научился различать симптомы: желваки играют, мнение собеседника не выслушивается до конца, на лице застывает хмурое выражение. В конце концов Вацлав Данилов не сдержался – подошел к окну, выходящему на подъездную дорогу, и раздвинул портьеры. Громкий вздох сорвался с его губ.