— До темноты они успеют с ней такое навытворять…
— Или хотя бы подманить их по одному, — без всякой надежды на успех предложил он.
— А это идея! Ты мог бы отвлечь внимание этих типов?
— Ох… — вздохнул «Робин Гуд». — Попытаюсь. Но зачем?
— Я кое-что придумал.
— Ладно. Минуты две я тебе гарантирую.
— Сойдет.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — пожелал ему «Робин Гуд» и поднялся во весь рост.
Поначалу его не заметили.
Он принялся быстро скидывать одежду, а потом, черпая пригорошнями пыль и глину, натирать этой грязью тело.
Тем временем один из мужиков схватил девицу за волосы и, запрокинув ей голову, смачно, так, что чмокающий звук пронесся по всей реке, поцеловал в губы.
— Сука! — вдруг заорал он, отпрянув, — Гнида! — и прижал ладонь к лицу. — Она мне губу прокусила!
С оттяжкой пнул ногой сжавшееся в комок женское тело. Девушка не издала ни звука, только завалилась на бок. Он продолжал еще некоторое время наносить удары тяжелыми сапогами, пока компаньоны его не оттащили.
— Ты нам товарный вид испортишь, — смеясь, попытался утихомирить его белобрысый с крючковатым носом, похожим на крюк биндюжника, которым цепляют джутовые мешки.
— Не все ли равно, что на крючки насаживать, — отпарировал возмущенный насильник, и белобрысый побледнел от гнева, так как уловил намек на свою внешность..
* * *
— ЛЮДИ, ЗВЕРИ И ПЕРЕПЕЛКИ… — вдруг прозвучал глухой, надтреснутый голос. — Муравьи, и комары, и прочие гады. Слушайте. УСТА МОИ, — крик надавил на барабанные перепонки, — уста природы. Как КОРНИ ДЕРЕВА, стремятся они добраться до сути, которая скрыта для живущих, прыгающих и алкающих, но не в смысле алкашей, а просто выпивающих, и только тем, кто навеки слился с природой, она ведома…
Все, как по команде, повернулись в сторону, откуда звучал этот безумный голос. Даже избитая девица подняла голову.
«Робин Гуд» предстал перед зрителями совершенно голый, только прикрывал причинное место пучком сорванной жесткой прибрежной травы. Он был темен от природы и грязи и смахивал на папуаса.
В спутанных волосах его торчал цветок лютика, или «куриной слепоты», как его почему-то называют.
— О, е! — только и сказал белобрысый с крючковатым носом, выражая коллективное мнение.
— РУКА МОЯ, — продолжал «Робин Гуд», — КРЫЛО ветряной мельницы, машет, да зерна не мелет, а пахарь пашет, да не разумеет.
— Псих, — предположил кто-то. — Сбежал из дурдома. Тут в километрах пятидесяти есть психушка для неизлечимых.
— НОГА МОЯ — коровье КОПЫТО, ею семеню я через камень и песок, в поле вдоль и поперек, — продолжил «Робин Гуд».