— Ты чего черный такой? — спросил Кудинцев лейтенанта.
— На курсантском аэродроме перелицевался. Там, знаете, белый медведь за сезон станет бурым.
Лавриков был закопчен, как цыган. Брови у него выгорели, на худом, с впалыми щеками лице заметны лишь светлые глаза да усы.
— Инструктор?
Лавриков подбросил кверху усы и разочарованно махнул рукой:
— Инструктор!
Кудинцев знал, что летчиков-инструкторов в боевые части редко когда отпускали. Потому даже удивился, услышав такой ответ.
— А как здесь оказался?
— Да вот, вырвался.
— Полетаешь теперь в боевом полку.
— Поздно уже. Война кончается…
— Скорее бы она и кончалась.
— Это верно. Дома уже и заждались. Но они же и спросят про войну. Дети, а потом внуки, правнуки… Всю жизнь теперь будут спрашивать о ней. Вот и обидно: за четыре года ни одного фрица не завалил. Что я им скажу? А еще истребитель…
— Но ты же инструктор, готовил фронту летчиков. У тебя другая была война. Постой, почему другая? Одна большая война была везде и всюду, и все работали на нее — и на фронте, и в тылу. Потом, как это ни одного?! — почти возмутился Кудинцев. — Скажешь тоже: ни одного!..
— А так, ни одного!
Кудинцев вытянул ладонью вперед руку:
— Постой, постой! Сколько выпустил курсантов?
— Много, не сосчитаешь.
— Вот-вот, а они разве дремали? На фронт выпускал?
— А куда же еще…
— Они, может, целую дивизию наколотили… А то и больше.
— То они…
— Это ты брось. Это все и на твой счет. На твой, понял! В одну все копилку шло. Так что совесть у тебя чиста.
Лавриков такие же слова слышал в авиационной школе. Все он понимал, со всеми соглашался, верил в их правоту, а душа рвалась в бой, и он воевал с командирами и начальниками, писал рапорты, пока наконец не вывел всех из терпения: «Иди! Езжай на фронт! Только не мути здесь воду».
— Знаю, что в одну копилку, но хотелось все-таки своими руками.
Кудинцев улыбнулся. Понравился ему усатый и закопченный ветрами курсантских аэродромов лейтенант.
— Это понятно. Только не всегда руками, чаще смекалкой. Тут много что нужно… А все венчает огонь — куда попадешь…
Лавриков был польщен высокой оценкой труда летчика-инструктора. Услышать такое от аса — вся грудь в орденах! — лестно. Но все равно Лавриков переживал, что не вырвался на фронт в сорок втором, сорок третьем или хотя бы год назад. Самолетом он владел виртуозно и очень хотел испробовать силу своих крыльев в поединках с врагом. А то что получалось: песни боевые поет, курсантов драться учит, а сам ни в одном бою не побывал…
Правда, и среди их брата, среди инструкторов, были завидные случаи. В сорок втором, осенью, над Казахстаном упал вражеский разведчик «Юнкерс-88». Его свалил таранным ударом летчик-инструктор старший сержант Дмитрий Гудков. Ему тогда же удалось вырваться на фронт, где он сразил еще двадцать вражеских истребителей и бомбардировщиков. Из инструкторов и знаменитый теперь Иван Кожедуб. А тут оказалось, что и Кудинцев знал цену инструкторскому хлебу, сам был учителем летчиков. Может, потому раньше других отозвался на зов истосковавшейся по настоящему делу души, взял Лаврикова к себе ведомым. Однако он заметил: