Тройка вороных смирно ждала.
— Марковай, слезовай! — шутливо проблеял батя кучеру Марку, копной сидевшему на козлах в вывороченной вверх мехом яге и собачьих мохнатках.
— Слезовай, Марковай!
— А ты сам, батя, что ли?.. Мотри, кувырнешь хозяина-то, — покарабкалась с козел, бухнула в сугроб копна.
— Ну, скоро вы? — горел нетерпением купец.
— Живчиком!.. Марковай, ну-ка засупонь меня… Не туго!., пошто туго-то?! — хрипел отец Ипат. — Аж глаза на лоб. Уф!.. Ну, и нажрался… — Перетянутый кушаком по большому животу, он взгромоздился на козлы, забрал в горсть вожжи и, взмахнув кнутом, залихватски свистнул:
— Ну-у вы!.. Богова мошкара… фють!!.
Гладкие кони закусили удила, помчались. На первой же версте, на повороте, сани хватились о пень, седоки врезались торчмя в глубокий сугроб, а тройка, переехав священника санями, скрылась.
— Править бы тебе, кутья прокислая, дохлой собакой, а не лошадьми! — выпрастывая из снега хохотавшую Анфису, сердился Петр Данилыч.
— Но, но… Ты полегче… — подбирая меховую скуфью с рукавицами, огрызался отец Ипат. — И не на таких тройках езживали.
Вся сельская знать, бывшая на именинах, мучилась животами суток трое. Отец Ипат благополучно отпился огуречным рассолом, пристав перепробовал все средства из походной аптечки Келлера, староста выгонял излишки банным паром, редькой.
А сам хозяин неделю ходил с завязанной шеей и не мог поворотить головы.
— Ямщичок!.. Чертов угодничек! — брюзжал он на попа.
На реку Большой Поток наши путники прибыли ранней весной. Могучая река даже в межень достигала здесь трехверстной ширины, а теперь разлилась на необозримые пространства. Острова были покрыты водой, и только щетки затопленного леса обозначали их границы.
Кое-где еще плыли одинокие льдины, иной раз такие огромные, что, казалось, на каждой из них смело могли бы разместиться деревни три-четыре с пашнями и лугами.
На матерых берегах лежали высокие торосы выброшенного льда, отливавшего на солнце цветами радуги.
Картина была привольна, дика, величественна. Скользящая масса воды замыкалась с одной стороны скалистым, поросшим густолесьем берегом, с другой — сливалась с синей далью горизонта. Вечерами ходили вдали туманы, а утренней зарей тянулись седые низкие облака. Когда вставало солнце, всегда зачинался легкий ветерок, и рябь реки загоралась. Ни деревень, ни сел. Впрочем, вдалеке виднелась церковь. Это село Почуйское, откуда поедут в неведомый край Прохор с Ибрагимом-Оглы.
Прохор сделал визит почуйскому священнику. Тот сидел в кухне, пил водку и закусывал солеными груздями.