Нет, это была не лучшая страница в биографии «верховного правителя»!
Отвечая на вопросы, он смотрел прямо перед собой, стараясь не замечать Стрижак-Васильева, а когда их взгляды сталкивались, поспешно отводил глаза в сторону.
Помнил он про их спор в госпитале?
Видимо, помнил…
В 1904 году старший лейтенант Колчак сражался с японцами, убеждая Стрижак-Васильева, что перед лицом внешнего врага русские должны забыть все свои разногласия. А в 1918 году адмирал Колчак уже сражался с русскими, убеждая самого себя, что для борьбы с революцией можно пойти и на союз с японцами…
Подобно поручику Дербентьеву, адмирал в 1918 году хотел лишь одного - растоптать во что бы то ни стало «русского хама», заставить его захлебнуться в собственной крови.
Против русских вместе с кем угодно - с теми же японцами, французами, американцами…
В этом было определенное несоответствие. Оно раздражало адмирала. Рассказывая о своей деятельности в Харбине, Колчак старательно обходил все, что имело прямое отношение к интервенции и союзникам.
Брестский мир. Генерал Хорват. Формирование антибольшевистских воинских частей. Атаманы Семенов и Калмыков. Накапливание сил для борьбы с революцией…
И, слушая монотонный голос арестанта «висельной камеры», Стрижак-Васильев вновь переживал события 1917 и 1918 годов.
Их было много, этих событий, может быть, даже слишком много…
И в туманный апрельский день 1917 года, стоя на палубе океанского парохода, который вез из Америки во Владивосток группу политических эмигрантов, Стрижак-Васильев не представлял себе, что его ждет на родине…
Лениво плескались волны. В салоне второго класса сухощавый русский, аккомпанируя себе на рояле, вполголоса пел:
Мы разрушим вконец
Твой роскошный дворец
И оставим лишь пепел от трона…
Ему тихо подпевали. Эта песня, популярная среди молодежи в далекие времена первой русской революции, напоминала о студентах, которые осенью 1905 года тренировались по ночам в стрельбе в подвалах Высшего технического училища на Немецкой улице, о мастерской по изготовлению бомб, заваленной коробками с динамитом, пироксилиновыми шашками, мотками бикфордова шнура, где на столе рядом с гранатами и бомбами-македонками стояли тарелки с бутербродами, стаканы чая и пепельницы с дымящимися папиросами. Эта подпольная мастерская военно-технического бюро размещалась в квартире курсистки Полозовой. Курсистку звали Ниной, и она была невестой Стрижак-Васильева, а в 1908-м стала женой помощника присяжного поверенного Бардина…
Узнал об этом Стрижак-Васильев в Мезени, где он отбывал ссылку, от прибывшего по этапу Парубца. «Собственно говоря, винить ее не в чем, - сказал Парубец. - Жить нашей жизнью может не каждый…» - «Конечно», - ответил Стрижак-Васильев. И больше он никогда и ни с кем о Нине не говорил… Она исчезла из его жизни так же, как отец, товарищи по Морскому корпусу и многие другие…