И Колчак вновь остался один. Краткий разговор со стариком подействовал на него успокаивающе: он был чем-то единственно реальным в жуткой нереальности последних трех месяцев, когда все незыблемое, как некогда в 1917-м, потеряв устойчивость, стремительно покатилось в бездну.
Бегущий и умирающий фронт, крутящиеся в безумной пляске языки пламени, обрывки мыслей, предатели-союзники, унизительное чувство беспомощности и обреченности, конвой, поспешно сложивший оружие без какой-либо попытки к сопротивлению, и гнетущая неизвестность…
Колчак взял со столика какой-то журнал, стал его перелистывать. Глаза выхватили со страницы тесно пригнанные друг к другу строчки: «Тьма делает человека более чувствительным к свету; невольная бездеятельность возбуждает в нем жажду жизни… Тишина заставляет его глубоко вдуматься в свое «я»… и подумать о будущем…»
Прочитанное что-то напоминало… Но что? Ну да, тот разговор…
Он вновь услышал густой насмешливый голос:
- Видите ли, дорогой Александр Васильевич, когда я после большевистского переворота, отказавшись выполнять приказания прапорщика Крыленко, был незамедлительно препровожден в Трубецкой бастион, я кое-что понял. Я там понял, в чем сила революционеров…
- В чем же?
- В натренированном уме, и ни в чем более. Тюрьма, она размышлять заставляет, Александр Васильевич, мыслить… Поэтому в отличие от мозгов верных сынов отечества мозги революционеров более реально оценивают обстановку в нашей любезной толстопятой Расе-юшке… Вот поглядите их лозунги: «Грабь награбленное!», «Не хочешь войны - уходи с фронта»… Кратко и вразумительно, каждому пейзанину понятно. Это не то что «единая и неделимая»… А все тюрьма, Александр Васильевич, уединение и размышление…
У собеседника Колчака было рябоватое лицо с бородкой «буланже» и тронутые сединой усы. Это был один из основателей Союза возрождения, командующий войсками Директории генерал-лейтенант Болдырев note 15 , а разговор состоялся во время первого визита Колчака к командующему в конце октября восемнадцатого года в Омске, где сибиряки, сложив свои полномочия, провозгласили Уфимскую директорию Всероссийским Временным правительством. Колчак тогда в качестве частного лица только прибыл из Владивостока, и Болдырев сватал ему пост военного министра…
Странным оказался тот разговор. Колчаку и тогда и сейчас непонятна была позиция собеседника и он сам.
Сын сельского кузнеца, Болдырев любил подыгрывать под мужичка, употребляя простонародные словечки и выражения, что не мешало ему быть изысканным ценителем Оскара Уайльда и пользоваться репутацией самого рафинированного профессора Академии генерального штаба.