— Ну да? — поразился сержант. — Ну-ка, ну-ка…
Губин опасливо заглянул в свою чашку. Самогон, вопреки его ожиданиям, оказался прозрачным, как слеза, и пах вполне терпимо.
Ковалев между тем уже опрокинул свою порцию, крякнул, занюхал рукавом и с шумом выдохнул воздух.
— Спасибо, старая, не дала засохнуть. Вилька у себя?
— У себя, где ему быть, аспиду несытому. Нажрался с вечерами спит без задних ног с шалавой своей.
— Это с которой же?
— Да кто их, б…й, разберет, они у него все на одно лицо — синие, опухшие, как покойники, прости ты меня, господи. Лизка вроде бы у него сегодня.
— Ладно, это нам без разницы. Ты, Максимовна, спать ложись, мы тут сами разберемся, что к чему.
Продолжая недовольно бормотать и шаркать, старуха удалилась в свою комнату и закрыла за собой дверь.
Ковалев направился к комнате напротив и толкнул дверь.
— Надо же, — удивился он, — заперто. Значит, не совсем пьяные были, когда ложились.
И он без тени смущения забарабанил в дверь кулаком. Стучать пришлось долго. Уставший Ковалев уступил место Губину, потом они сменились снова, и лишь минут через двадцать в замке повернулся ключ, и на пороге комнаты возник тщедушный, совершенно раскисший со сна мужичонка в мятых семейных трусах, надетых, видимо, впопыхах, шиворот-навыворот. Щуплое тело с дряблой обвисшей кожей покрывала корявая вязь татуировки, на бледных щеках с фиолетовыми прожилками топорщилась трехдневная щетина, а давно нуждавшиеся в стрижке волосы стояли дыбом вокруг желтоватой лысины.
— А, сержант, — промямлил Виля, с трудом двигая непослушными губами. Из темноты за его спиной доносилось чье-то тяжелое сонное дыхание, и волнами накатывала жуткая вонь, в которой легко различался водочный перегар, застоявшийея табачный дым, нечистые испарения давно не мытых тел и бог знает какая еще дрянь.
— Гуляешь, Виля? — спросил Ковалев, разглядывая мужичонку с любопытством энтомолога, изловившего неизвестное науке насекомое.
— Натурально, — буркнул Виля, разминая ладонью заспанную физиономию. Сделал дело — гуляй смело.
— Знаем мы твои дела, — сказал Ковалев. — Поговорить надо, Виля. Впустишь?
— Отчего не впустить, — пожал плечами тот. — Правда, Светка у меня. Спит она вроде, да кто ее, корову, разберет. Я ж так понимаю, что ты по делу?
— По делу, по делу. Так и будем здесь торчать, как три тополя на Плющихе?
— Аида на кухню, — сказал хозяин, в еще с трудом ворочая языком, и, не сдержавшись, широко зевнул, показав гнилые зубы.
Следуя за Вилей, которого заметно качало, сержанты попали на замусоренную кухню и уселись на скрипучих, норовящих рассыпаться табуретах у заставленного грязной посудой стола. В незанавешенное окно заглядывала ночь.