– День добрый. Есть кто здесь? – подал голос Корнила.
Не сразу из-за печи показалась Лизавета, жена Бориса, с поспешно прикрытым какой-то дерюжкой ребеночком на руках, который испачканной мордашкой прижимался к тощей Лизаветиной груди. Покрасневшими, верно, от плача глазами Лизавета уставилась на вошедших.
– Лизаветка, мы описать, что в колхозе обобществлению подлежит, – стараясь как можно ласковее, сказала Степанида. Лизаветино лицо при этих словах вспыхнуло внезапным гневом.
– Описывать? Описывайте! Вот их описывайте! Маня, Тэкля, Гануля, сюда! Вот их берите, описывайте, кормите в своей коммуне...
Из-за печи к матери бросились две босоногие малышки в заношенных кафтанчиках, испуганно ухватились за грязную юбку. Стесняясь, вышла старшая Гануля и также, поглядывая исподлобья, стала за матерью. Под печью, слышно было, испуганно кудахтали куры, чем-то воняло, и было очень неуютно в этой запущенной хате.
– Ладно, – сказал Корнила. – Ты нам спектакль тут не строй. Где Борис?
– А я знаю, где тот Борис? Мне не сказал. Если в колхоз записался, так его и описывайте. А я не пойду и корову не дам! Корова моя, в приданое батька выделил. Не имеете права отбирать.
– Да стихни ты, Лизавета! – разозлилась и Степанида. – Корову мы писать и не будем. Запишем только коня. Ну и упряжь. Семена тоже.
– А нету семян. И коня тоже нету.
– Как это нету? – насторожился Корнила. – Был же конь вороной.
– Был, да нету. Сплыл. Вот как!
– Сплавили? Продали?
– Хотя бы и продали, – вытерла слезы Лизавета. – А что ж, за так в коммуну отдавать? Или нам его кто даром дал? Деньги платили.
– Дурная ты, как рваный сапог! – сказал Корнила. – Вот и построй с такими колхоз! Сначала тебе бы ума набраться! Культуре какой научиться. Вот в хате не прибрано, дети мурзатые. Лентяйка ты, а молодая еще! Только малых рожать, больше ни на черта ты не годишься.
– Какая уж есть!
– Иди показывай, что где. Чтоб мы не тыкались, как злодеи.
– А я не буду ничего показывать. Сами смотрите.
Она начала кутать в дерюжку малого, и Корнила, не выдержав, плюнул под ноги.
– Ну, смотри, опишем. Потом не ропщи!
Вдвоем со Степанидой они снова вышли на загаженный вконец двор. Корнила осмотрелся.
– Где тут у них что? Там варовня, кажется?
Но не успели они повернуть к старому, с прогнившими углами строению, как с улицы послышался запыхавшийся детский голос:
– Дядька Корнила, папка сказал, чтоб вы в сельсовет шли.
Обвязанная под мышки платком, по ту сторону калитки стояла меньшая Левонова дочка Олечка. Взглянув на ее раскрасневшееся от бега лицо, Степанида поняла, что-то случилось.