Грей покраснел.
— Доктор хочет кое о чем тебя спросить, — сказал он, скрывая смущение.
Имельда снова улыбнулась Бартоломью.
— Я помню вас еще с тех пор, как вы ухаживали за Филиппой. Бедняжка Филиппа! Здешняя жизнь была ей ненавистна, особенно в зимнюю пору, а когда вы перестали приходить — еще больше.
— Она сейчас здесь? — спросил он.
Имельда покачала головой.
— Нет. Ее нет с тех пор, как вы увели ее. Если бы она была здесь, я бы знала, потому что на мне вся стряпня, а еду распределяют очень строго. Я поняла бы, что у нас появился лишний рот.
— Вы не получали от нее никаких вестей?
И снова она покачала головой.
— Вы не знаете, аббатисе что-нибудь известно о местонахождении Филиппы?
— Ничего ей не известно! Вот она и бесится. — Имельда хихикнула. — В такой маленькой общине трудно хранить тайны, и я знаю, что мерзкие племяннички по тетушкиному наказу пытаются выяснить, где Филиппа. Надеюсь, вы успеете найти ее первым.
В монастыре зазвонил колокол.
— Третий час,[26] — спохватилась Имельда. — Мне пора.
Она улыбнулась обоим мужчинам и быстро скрылась за дверцей.
Грей повел Бартоломью через подлесок обратно на дорогу. Того распирало от вопросов.
— Это та самая дверца, о которой упоминала Филиппа, — ею пользовалась сестра Клемент, когда уходила помогать больным. Откуда ты узнал о ней? — осведомился он. — И почему ты никогда не говорил мне, что у тебя в монастыре кузина? Что в свертке, который ты ей передал?
Грей поднял руку, чтобы замедлить поток вопросов, чем неприятно напомнил Бартоломью Уилсона.
— Имельду отправили в монастырь Святой Радегунды, когда мы были еще детьми. Это она рассказала мне о калитке. Вам я о ней не рассказывал, потому что вы никогда не расспрашивали меня о моих родных. А что я ей передал, это мое дело.
Грей понял, что перегнул палку, еще до того, как Бартоломью раскрыл рот.
— Простите, простите, — пробормотал он. — Я расскажу, но вам придется пообещать, что вы не будете сердиться.
— Этого обещания я не дам, — холодно отрезал Бартоломью.
Грей вздохнул.
— Ладно, — сдался он. — Там лекарство для моей матери. Она тоже в монастыре. Когда я вырос настолько, что смог заботиться о себе сам, она приняла постриг. Но теперь она тяжело больна, и каждую неделю я приношу лекарство, чтобы облегчить ее страдания.
Он вызывающе взглянул на Бартоломью, прежде чем продолжить.
— Это одна из причин, по которым я должен был пробиться к вам в ученики. Я зарабатывал уйму денег, ухаживая за больными чумой богатеями, но Джонас отказывался продавать мне лекарство. Я воровал его у Роупера, пока учился у него, а теперь ворую у вас.