— Ну, так вот: она ошибается, — отрезал он. — Да и откуда ей об этом знать, если Уилсон ни разу не вышел из своей комнаты, чтобы с кем-то поговорить, а ваша тетка носу не кажет из аббатства?
Оливер ощерился и сплюнул на пол.
— Он приходил к ней, — сказал он.
— Уилсон навещал вашу тетку?
— Ну да! — Голос Оливера источал презрение. — Почти каждый день между повечерием и утреней.
— Посреди ночи? — опешил Бартоломью. — Уилсон навещал вашу тетку посреди ночи?
— Они были любовниками, — заявил Оливер, — хотя я никогда не понимал, что она нашла в этом жирном борове.
— Он ведь собирался принять сан, — недоуменно сказал Бартоломью, — дать обет безбрачия…
— Моя тетка уже дала такой обет, — коротко хохотнул Оливер, — и что?
Бартоломью воззрился на студента. Тот ответил ему злобным взглядом, и врач в который уже раз задался вопросом, чем он заслужил столь жгучую неприязнь. Больной, однако, быстро терял силы, и Бартоломью не хотелось еще более утомлять его расспросами. Он подошел посидеть с Джеромом — старик все еще сражался с недугом, демонстрируя силу духа, какой Бартоломью никогда в нем не подозревал. Костлявые пальцы Джерома обхватили его руку.
— Это я, — пробормотал он. — Я убил Монфише. Я заставил его выпить вина, хотя он говорил, что ему достаточно. Мы с Джослином заставили его выпить за здоровье мастера, и он умер. Его смерть на моей совести.
— Вы знали, что вино отравлено? — спросил Бартоломью.
Старик медленно покачал головой; в глазах у него стояли слезы.
— Нет, не знал. Но это не извиняет меня, — прошептал он.
Бартоломью поднялся.
— Я позову к вам отца Уильяма, — сказал он. — Он отпустит ваши грехи.
Его охватило внезапное желание бросить Майкл-хауз и Кембридж и уехать в Йорк или Линкольн, чтобы спокойно лечить людей, подальше от грязных университетских интриг и дрязг. Даже отец Джером, который, наверное, в своей жизни и мухи не обидел, оказался затянутым в эту липкую паутину и теперь умирает, считая себя виновным в преступлении, невольным соучастником которого он стал.
Бартоломью вышел из спальни коммонеров и вернулся обратно в кухню, все это время раздумывая над словами Оливера. Студент сказал, что Уилсон выходил из колледжа почти каждую ночь, чтобы наведаться к своей любовнице аббатисе. Это, конечно, объясняло, каким образом он заразился чумой, когда на глазах всех остальных заперся от внешнего мира. Бартоломью с Кинриком прошлой ночью ускользнули из колледжа незамеченными и точно так же вернулись, так почему Уилсон не мог сделать то же самое?
И все же в этом не было никакого смысла. Бартоломью уже установил, что Уилсон не был убийцей — ведь тело Августа появилось в конюшне уже после того, как мастера похоронили. Неужели Уилсон полагал, что убийца — Бартоломью? И затеял этот предсмертный разговор с ним в надежде, что он попадется в какую-то ловушку и выдаст себя? Но это тоже бессмысленно, ведь если Уилсон считал Бартоломью способным на столь тяжкий грех, как убийство, зачем тогда он назначил врача своим душеприказчиком? Почему не Майкла или Уильяма?