На последнем длинном слове язык его запнулся. Он опрокинул над бокалом подрагивающее бутылочное горлышко – оттуда скатилось несколько последних капель; Граев вздохнул.
– Я никуда не уйду, – сказала она спокойно и твердо. – Я остаюсь с тобой. Почему я должна уходить, если ты остаешься?
Он долго молчал, глядя куда-то мимо нее. В принципе он ожидал такого ответа. Сейчас он сделает гнусность женщине, которая его полюбила – бог весть за что… Сделает очень больно и спасет этим жизнь.
– Почему? – Он повернулся к ней; лицо застыло неподвижной маской, глаза были бешеные – что-то плескалось в них, черное и опасное, поднимаясь все ближе к поверхности. – Почему? Да потому что для того, чтобы шагнуть с человеком под пули, его надо любить. Или хотя бы уважать. Постельные знакомства для таких дел не годятся. Покувыркались – и хватит, других дел навалом. Уходи.
Удивительное дело, но все это прозвучало трезво, словно вся коньячная анестезия Граева в момент улетучилась. Внутри он выл и ненавидел себя.
Она вскочила, выбежала из комнаты. Хлопнула дверь ванной, зашумела струя воды, перекрываемая рыданиями. Граев сидел в той же позе, уставившись в угол, и убеждал себя, что так лучше.
Минут через двадцать она вернулась и тут же, молча и с каменным лицом, несмотря на поздний час, стала собирать вещи.
Я тоже оборотень, понял Граев в приступе внезапного просветления. Я волк, я охотился в лесу, знал вкус крови врага на клыках и до изнеможения любил волчиц лунными ночами. А какая-то сволочь отравила меня, как Колыванова, и я хожу на двух лапах и жду, как избавления, свою серебряную пулю… Ему стало бесконечно легко и радостно от понимания и бесконечно тоскливо от необратимости всего с ним случившегося – но все это было, конечно, лишь пьяным бредом.
Неизвестно, кто и в какие незапамятные времена изобрел коньяк. Но это был, без сомнения, достойнейший человек и великий гуманист. Назавтра Граев был преисполнен к нему глубочайшей благодарности – выдержанные коньячные спирты не вызывали у него никаких традиционных похмельных симптомов, кроме глубокой жажды.
И в остальном все было в порядке.
Никто ночью не саданул в окно из гранатомета; никто не торчал на лестничной площадке, маскируясь под ханыг с бутылью дешевого портвейна; у подъезда стояли лишь знакомые машины соседей. Урны, почтовые ящики и мусорные контейнеры не обнаруживали склонности взорваться при подходе к ним Граева. Тишина. Но он не верил тишине.
…В офис «Ориона» он пришел поздно, под конец рабочего дня, незадолго до назначенного Раевскому для передачи денег времени. Принесет? или нет? – Граева это не интересовало, сейчас у него другая цель, другая задача, другой противник…