Его волосам тоже явно недоставало должного ухода. Несколько шелковых прядей свисало на лоб, и он нетерпеливой рукой отбросил их назад. На нем был идеально сшитый деловой костюм, но по тому, как он сидел, было видно, что Даниэл натянул его второпях. Пиджак был слегка перекошен в плечах. Из-под пиджака выглядывала свежая белоснежная рубашка, так же второпях застегнутая, местами не в те петли.
Такой небрежный вид обычно безупречного Даниэла невольно вызвал у Памелы улыбку. Но ее улыбка не выдержала атаки его яростного взгляда и уже через секунду сползла с лица.
— Хотел бы я знать, что за идиотскую игру ты затеяла?
— Даниэл… — попытался вмешаться Джеффри.
Даниэл метнул на него огненный взгляд и снова уставился на Памелу. А потом, словно пригвоздив ее взглядом, полез в боковой карман пиджака и достал из него свернутый листок бумаги.
Позади него стояла вся семья Памелы — мать, отец и братья, все, кроме Сьюзи — с широко раскрытыми от изумления глазами. Никто не понимал, что происходит.
— Объясни тогда, что все это значит?
Он развернул листок, и Памела узнала свою записку, которую оставила сегодня утром в его спальне.
— «Прости… — начал громко читать Даниэл, — я должна уйти. Но нам нужно поговорить о свадьбе. Как можно скорее»… Скорее! — повторил он так, будто произнес нечто непристойное. — Что значит, черт побери, это «скорее»?! Ты собиралась поговорить со мной о своей свадьбе сразу после венчальной церемонии? Или, может, ты собиралась выкроить для меня пару минут из своего медового месяца? Оставив молодожена дожидаться тебя в постели?
— Перестань говорить чепуху! — перебила она.
— Чепуху? — В его голосе слышался обычный едкий цинизм. — Тогда не знаю, как еще это можно понять. Объясни.
Она попыталась было открыть рот, но он резко схватил ее за руку.
— Нет. Теперь буду говорить я. Я скажу тебе все, что не успел сказать прошлой ночью. Все, что сказал бы утром, если бы ты не исчезла. Я собирался сказать это тебе, но, когда проснулся, нашел только вот это…
Он потряс перед ней ее запиской, а потом скомкал и отшвырнул бумажку, оглянувшись на окаменевшие лица свидетелей.
— Это послание «Милому Джону».
— Это вовсе не послание «Милому Джону», — снова попыталась вставить она, но он не слушал.
Тяжело дыша, Даниэл снова повернулся к ее семье, стоявшей за спиной, окинул их всех взглядом, а потом опять повернулся к ней. Теперь он выглядел если не более спокойным, то, по крайней мере, более сдержанным. Но от этой его сдержанности Памелу окатило холодом, несмотря на теплый летний полдень.
— Хорошо. Мы поговорим, — сказал он, медленно выговаривая каждое слово.