Энн вновь кивнула и вдруг выпалила:
– Ты можешь увезти меня отсюда?
– Почему? – изумился Фредерик.
– Я боюсь. Отпусти меня, пожалуйста, обратно.
Бездвижное озеро отражалось в огромных серых глазах – или озеро было всего лишь отражением этих глаз? Фредерик так и не смог ответить на этот вопрос.
– Ну уж нет! – рассмеялся он, но смех получился какой-то ненатуральный, бездвижный, как и природа вокруг них. – Я тебя никуда не отпущу сейчас, когда только что заполучил. Пойдем пить чай. И не волнуйся ты так, все будет хорошо, у нас достаточно продуктов, чтобы не начать есть друг друга, даже если природа расшалится.
Энн вздрогнула, но вновь просить Фредерика не решилась.
Он не отпустит меня, пульсировала в ее голове навязчивая мысль. Он сам сказал, что не отпустит. Я должна как-то выбраться. Должна.
Гроза еще не началась, а Энн уже не могла управлять своими мыслями, своими чувствами. Она вспомнила все, что говорил ей Седрик, вспомнила фотографии, вспомнила вырезки из газет. Вспомнила и все странные фразы Фредерика.
Боже мой, мы ведь здесь совсем одни! Никто не знает, где я, даже Кэтрин я просто сказала, что еду за город. Она начнет волноваться лишь в понедельник. Сюда никто не сможет добраться, ни один человек. Есть всего одна лодка…
– Да что с тобой такое сегодня творится?! – Фредерик взял ее за плечи и крепко встряхнул.
– Ничего, просто столько всего случилось за последние дни! Я никак не могу прийти в себя. Дай мне время, – попросила Энн.
Фредерик с нежностью посмотрел на нее. Эти чудесные серые глаза, эти восхитительные, легкие, словно крылья птицы, брови, этот чудесный пушок над верхней пухлой губой… Он с первого взгляда полюбил все это, все, что было Энн Ланкастер. Строгой, доверчивой, умной, трепетной, безрассудной – такой разной и такой нужной ему, Фредерику Стрейту. Единственной нужной женщиной на всем свете. Нет уж, теперь он ее никуда не отпустит, как бы ни молили эти серые глаза. Сегодня ночью они будут вместе, и завтра утром, когда закончится так волнующая Энн гроза, она проснется и улыбнется ему.
– Пойдем пить чай.
Фредерик не смог сказать Энн обо всех чувствах, что переполняли его сердце. Хотел – и не смог. Что-то остановило его, может быть, странные блики в серых глазах? Странные, словно отраженные молнии будущей грозы.
– Да, чай, конечно, чай и шахматы – это здорово, – рассеянно сказала Энн.
Первый ветерок подул, когда они сидели в гостиной. На столике перед камином стояли две глиняные чашки с травяным настоем и шахматная доска с расставленными фигурками. Они сидели уже почти два часа, но за это время лишь одна пешка успела переместиться на две клетки.