– Скоро? – Колетт вздохнула. – Сколько может потребоваться времени? Только прошу, не обманывайте меня. Я хочу знать правду.
Оливье пожал плечами.
– Возможно месяц, три или полгода.
Колетт закрыла глаза.
Господи, полгода она будет прикована к инвалидному креслу! На полгода ее жизнь остановится! А вдруг она потеряет интерес к жизни? Впадет в тяжелую депрессию… покончит с собой?.. За полгода может измениться все! Она не может ждать так долго. Ей хотелось топать ногами, кричать… От осознания собственной беспомощности Колетт расплакалась.
Оливье присел на край кровати и погладил Колетт по голове, словно она была маленькой испуганной девочкой.
– У вас есть любимый человек. Он ждет за дверью.
Колетт перестала плакать.
– Жан-Пьер?
– Да. Он ведь ваш жених.
– Не совсем.
Оливье откашлялся.
– Извините, это не мое дело… Просто мсье Норто так переживает из-за случившегося. Нам даже пришлось сделать ему укол успокоительного. Он ведь не справился с управлением из-за того, что вы поссорились в машине, верно?
– Жан-Пьер ни в чем не виноват! – с жаром воскликнула Колетт.
Оливье изумленно вскинул брови.
– Зачем же так кричать, мадмуазель? Я ведь не прокурор, чтобы кого-то обвинять. – Он выглядел сконфуженным.
– Мы оба виноваты в равной степени. Ссорятся ведь двое?
– Как минимум. Хотя порой я так себя ругаю… – Оливье усмехнулся, но тут же стер с лица улыбку, заметив, что его шутка не произвела на Колетт должного впечатления.
– Почему вы нянчитесь со мной? – неожиданно спросила Колетт, уловив во взгляде доктора Лорана не свойственную медикам нежность и ласку.
Он опешил, словно его поймали за неподобающим для пай-мальчика занятием.
– Я… Вы мне нравитесь, Колетт. С первого взгляда…
– Ах да, я помню эту слезливую историю про воробышка на операционном столе. – Колетт улыбнулась.
– У вас чудесная улыбка. Обещайте, что будете чаще радовать меня ею.
– Вы со всеми своими пациентами так любезны, доктор Лоран?
– Нет, только с такими молоденькими и красивыми, как вы, – отшутился он.
На самом деле Оливье ругал себя за излишне фамильярный тон, который позволил себе с самого начала при общении с Колетт Вернон. Еще будучи студентом, Оливье поклялся, что никогда не переступит границы между пациенткой и врачом. Куда только подевались все его хваленые принципы?
Стоило ему увидеть худенькую Колетт с огромными карими глазами, чьи волосы были испачканы кровью, как в его сердце что-то сломалось, споткнулось… И лишь после успешного завершения операции он смог вздохнуть спокойно. Знала ли Колетт, что известие о ее параличе потрясло его до глубины души, едва ли не сильнее, чем саму пострадавшую?