Дыхания у нее не осталось. Сердцебиение так участилось, что она его и не чувствовала. Все плыло перед глазами, и пальцы Армана, могучие, теплые, невыразимо нежные, скользили по ее шее, хотя еще миг назад он сидел напротив нее за столом.
А потом его губы прижались к ее губам, осторожным, ласкающим движением прошлись по нежной коже и вдруг обожгли яростным, требовательным напором, разбудили в ней то, с чем она так яростно сражалась последние дни, и не стало больше границ и условностей, не стало смущения и тревоги, а пришло лишь блаженство и облегчение, и огонь в крови больше не жег, а согревал, наполнял тело золотистым легким паром, уносил по горячей и нестрашной реке желания в море страсти, и мужчина с огненно-черными глазами больше не казался властным и пугающим демоном, потому что она с удовольствием отдавалась в его власть сама, не боясь этого и мечтая о его объятиях.
Жадный рот мужчины уже достиг ее груди, и Джессика – стыдливая скромница Джессика, усталая и фригидная Джессика – выгнулась в диком и блаженном стоне, раскрылась навстречу бешеной страсти мужчины.
Она не открывала глаз, она стонала все громче, и ее стоны только подстегивали страсть мужчины. Она вдыхала терпкий, свежий аромат его светлых вьющихся волос, наслаждалась неудержимой силой этих могучих рук, горделиво и нежно ласкала широкие плечи, принадлежавшие отныне – она знала это точно – только ей одной, пила его дыхание и умирала от счастья.
Как сквозь золотой туман, Арман услышал ее счастливый всхлип:
– Арман… Возьми меня… Прошу… Я так хочу тебя…
Золотое пламя сомкнулось вокруг них, слепящая тьма затопила вселенную, и мир прекратил свое существование.
Джессика пребывала в некоем странном, возможно, пятом или шестом измерении, ее тело то и дело сводила сладкая судорога, глухие стоны вырывались из груди, а Арман все ласкал и ласкал ее, его жадные губы бродили по плечам, рукам, губам девушки.
Совсем иная, незнакомая Джессика Лидделл, напрочь растерявшая всю свою стыдливость, сама раскрывалась ему навстречу, подобно нежному экзотическому цветку. Она никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Жар и лихорадка, туман в глазах и удивительная ясность в мыслях, вернее, всего лишь в одной мысли: «Я его хочу!».
Арман уже стягивал с нее халат, и она, извернувшись, впилась ему в губы жадным и страстным поцелуем, удивившим и немного напугавшим ее саму. Языки сплелись в битве, одинаково сладкой и страшной.
Джессика больше не могла терпеть. Все ее существо вопило, молило о близости, жаждало ее, страшилось ее и не мыслило, что может быть иначе. Она уже злилась на Армана за то, что он так долго тянет.