Ханна. Конечно.
Звуки рояля смолкают. Из музыкальной комнаты робко показывается Гас.
Валентайн(Гасу). Да-да, мы закончили. Уже иду. (Ханне.) Поколдую, пожалуй, с этим графиком.
Гас кивает и улыбается. Ханна тоже, но ее гложет какая-то мысль.
Ханна. Одного не понимаю. Почему раньше никто интера… итера… подкормкой не занимался? Это же не теория относительности, Эйнштейн для этого не нужен. Хватило бы обычного, заурядного ума.
Валентайн. Жизни бы не хватило. И карандашей. Электронный калькулятор для Томасины был что для Галилея современный телескоп.
Ханна. Зачем калькулятор?
Валентайн(помахав тетрадкой Томасины). Даже представить трудно, сколько дней она на это угрохала. А до сути так и не добралась. Теперь же достаточно нажимать клавишу. Одну и ту же клавишу. Снова и снова. Итерация. На все про все — несколько минут. Сегодня пара месяцев моей работы — это целая жизнь Томасины наедине с карандашом и бумагой. Тысячи страниц. Десятки тысяч! И такая скукотища!
Ханна. Ты хочешь сказать… (Она смолкает, потому что Гас теребит Валентайна за рукав.)
Валентайн. Хорошо, Гас. Иду.
Ханна. Ты хочешь сказать, что проблема только в этом? В нехватке времени и бумаги? В скуке?
Валентайн. Пора вынести ширмы, чтоб гости могли переодеться.
Ханна(вынужденно повышает голос). Валентайн! Проблема только в этом?
Валентайн(удивлен ее горячностью; спокойно). Нет. Проблема в том, что без серьезной причины на это жизнь не кладут. И вообще…
Гас, расстроенный, выбегает из комнаты.
(Извиняясь). Он не выносит, когда кричат.
Ханна. Прости.
Валентайн направляется вслед за Гасом.
Что "вообще"?
Валентайн. Вообще — это делают только чокнутые.
Выходит. Ханна остается. Размышляет. Потом берет со стола «Корнхилл», пролистывает, закрывает и выходит их комнаты с журналом в руках.
Комната пуста. Освещение меняется. Раннее утро. Издали доносится пистолетный выстрел. И тут же — грай вспугнутых с деревьев ворон.