— Кто?
— Сладенькая, — глухо ответил Томас — Синтия Повски.
Томас проснулся резко, сердце молотом билось в груди. Было еще темно. Стройная теплая Сэм лежала рядом. Правое ухо болело. Подушка была жесткой, как старушечьи колени.
Напрягая слух, он постарался услышать в темных закоулках и пустотах дома хотя бы звук — деревянная тишина.
Закрыв глаза, Томас увидел Синтию Повски, с языка которой вязкой струйкой стекала сперма.
Он почувствовал тяжесть, как будто на грудь к нему забрался ребенок.
Стыдно.
Стыдно за слабость. Стыдно за глупое-глупое вранье. Стыдно, что трахаешь неизвестную тебе женщину, пока его дети спят.
Стыдно из-за Синтии Повски, он глядел на нее так, будто...
Большим и указательным пальцем он удержал готовые хлынуть слезы.
Стыдно за прошедшие годы. Все эти годы! Все эти годы трахал он. Трахали его. «Нейл и Нора».
На какой-то миг он лишился дыхания.
С тяжелым стоном Томас спустил ноги с кровати. Посидел так минутку, медленно почесывая грудь.
Он был психологом. Знал стыд во всех тонкостях. Знал, что это так называемая «социальная эмоция» — в отличие от вины, она затрагивает суть человека, а не его поступки. Стыд был глобальным явлением, вина — локальным. Вот почему стыд был, как правило, необоснованным, реакцией, совершенно несоответствующей ситуативным импульсам. Стыдиться всегда было чего, но разумных обоснований стыда не существовало. Вот почему он так часто твердил это приблудным, изголодавшимся по собственным сеансам терапии младшекурсникам!
Знание было ядром гуманистической психологии. Вера в то, что знание себя каким-то образом отличается от всего другого. Что знание может исцелять...
Вероятно, и это была чушь.
Томас стоял в темноте. От холода кожа его покрылась мурашками. Пройдя по коридору, он распахнул дверь, перегнулся, как через балконные перила. Тяжесть в груди не уменьшилась.
«У меня свинцовое сердце», — мелькнула пустая мысль.
Такие люди более мертвы, чем живы.
Источник стыда — подлинного стыда — был достаточно очевиден. Он, Томас, был рогоносцем. Когда-то он почти не обольщался насчет брака с Норой, но верность была одной из этих иллюзий. За все пятнадцать лет, прожитых вместе, он ни разу не обманул ее и в простоте душевной считал, что этим можно про себя гордиться и что Нора должна по справедливости замечать это и отвечать тем же. В отличие от стольких мужчин он заслуживал ее верности. Разве нет?
Что же он сделал?
Измена — забавная штука. Участники тестирования единодушно ставили угрозу, связанную с изменой, выше опасности несчастного случая, независимо от степени «объективного риска». Вот почему люди боялись психопатов больше, чем возможности врезаться в магазинчик на углу, хотя шанс погибнуть в последнем случае был в тысячу раз выше. Измена наносит более глубокую рану, чем статистические данные. Возможно потому, что связанные с изменой потери неизмеримы. Возможно потому, что люди просто-напросто идиоты.