Но Нейл и Нора. Почему ему-то было стыдно за их предательство? Где было ханжеское возмущение? Где был гнев, от которого темнеет в глазах и который заставляет нажимать на курок? Им, им должно быть стыдно! Разве нет?
«Как они могли?» — молча крикнул он в пустоту.
Как они могли, если только он не заслуживал этого? Разве он не любил их, любил обоих за то, что они настолько лучше его? Разве нет?
«Что я наделал?» — молча рыдал он, цепляясь за дверной косяк.
Затем он собрался — бездумно, как уцелевшие в железнодорожной катастрофе, — и спустился вниз.
Он молча смотрел на детей, спящих в ночной полутьме. Бармен, который всегда спал рядом с Фрэнки, наблюдал за Томасом своими карими, бесконечно мудрыми глазами. Он завилял хвостом, и тот несколько раз тяжело ударил по матрасу.
Фрэнки сбросил все одеяла и, как всегда, спал, сунув руку в пижамные штаны. Ни один парнишка так не заботился о своих яйцах. Рипли лежала на боку, молитвенно сложив руки. Она выглядела пугающе старой с распущенными волосами, рассыпавшимися по щеке и подушке. Как мать.
Улыбаясь, Томас закрыл глаза, и мысль о них — нет, их тепло охватило его.
Он слышал, как они дышат. Действительно слышал их дыхание.
Что могло быть более чудесного?
И снова слезы заструились по его щекам.
— Кому я изменил? — прошептал он.
Никому. Не им — единственным, кто столько для него значил.
Конечно, он был дураком.
Но больше не будет.
Решение во имя решения. Анестезия неопределенности.
Ты возвращаешься поздно.
В ожидании тебя я разглядываю книги на твоих полках. Фрейд и Ницше. Седжвик [34] и Иригари [35]. Мне нравится, что ты образованная. Может, будет время поговорить, поспорить, думаю я. Буду ли я когда-нибудь чем-то большим, чем я есть? Принципом? Метафорой?
Я надломлен, искажен или просто честен?
Я нахожу фотографию, засунутую между Апдайком и Делилло. [36]
Это ты. Я знаю это, потому что ты везде: по телевизору, самозабвенно не замечающая, что у тебя порвались трусики; на обложках журналов, кто-то игриво засунул палец тебе в бикини; на придорожных щитах, облизывающая кончиком языка зубы. Ты — центр притяжения моего зрения. Вселенская отдушина.
Белая. Женщина. Кожа да кости.
Услышав, как поворачивается ключ в замочной скважине, я отступаю. Как приятно чувствовать босыми ступнями твой ковер. Я усмехаюсь усмешкой детей, устраивающих засаду.
Запутаешь меня понятиями? Заявишь, что я симптом или заболевание?
Я смотрю, как ты раздеваешься, из полутьмы твоей кладовки. Гадаю, учитывают ли твои теории ремень, бритвенные лезвия, которые ты будешь подносить к своей коже? Во что превратится твое славное, такое гладкое тело?