Томас хмыкнул: слова Нейла позабавили его, но не произвели никакого впечатления.
— Тогда какова же суть и предназначение действий шаржа, именуемого Нейлом?
Слова его, похоже, застали Нейла врасплох. На долю секунды он воззрился на Томаса с почти безумной пристальностью.
— Нейл, — повторил он так, словно его имя было каким-то нелепым китайским словечком, — этого шаржа больше не существует...
— Тогда что же существует?
— Я отключил некоторые запрещающие цепочки, — почти неохотно произнес Нейл. — То, что ваш брат психолог называет страхом, беспокойством, — всю эту чушь. Теперь для меня это не более чем абстракции. Но, кроме того, я вырубил некоторые из наиболее обманчивых цепочек. Так, например, теперь я знаю, что абсолютно ничего не хочу. Я больше не позволяю дурачить себя мысли о том, что «я» вообще что-то делаю.
Томас лишь изумленно воззрился на своего друга. Откуда же у него взялся кураж — делать то, что он делал до сих пор?
— И я пошел дальше, — продолжал Нейл. — Намного дальше.
Наступила пауза.
— Для шаржа слишком узнаваемо, — сказал Томас. Его так и подмывало высказать все начистоту.
Нейл кивнул, как бы признавая некую неизбежность, постичь которую мог только он.
— Только отчасти. В конце концов, я все еще не перестал чувствовать. Просто это в корне отличное переживание, гораздо более чувственное, чем фрагментарная истина наших душ. В нем нет ни воли, ни цели, ни эгоизма, ни добра, ни зла...
У Томаса возникло непреодолимое желание покачать головой. Частью он понимал скрытые чудовищные значения того, что говорил Нейл, но больше это походило на забавную абстракцию, словно двое мальчишек играли в войну, используя палки вместо ружей. Большая часть его прониклась изумлением, даже глубоким уважением. Каково это было идти по жизни, не чувствуя себя, не испытывая угрызений совести, не в силах отличить свои намерения от принудительных импульсов — еще один несчастный случай в потерпевшем крах обезумевшем мире? Каково это было действовать не как жалкий, убогий человечишка, а как бездушная машина?
— Круто, Нейл. Слишком круто.
Усмешка Нейла была искренней и заразительной — один мозг общался с другим посредством заученной еще когда-то очень давно мимики. Глядя на своего старого друга, Томас подумал о прошедших годах, о тонких, ясных линиях его лица и ямочках, о тех усилиях, которые он прилагает, зачесывая редеющие волосы. И Томасу показалось: он всегда, еще с того самого первого дня, когда они встретились в общежитии, знал, что этот момент наступит. С той первой озорной и оценивающей улыбки Нейла.