— Прекратите компостировать мне мозги, агент Логан, — ответил Томас, стараясь не глядеть на нес — Я уже взрослый мальчик.
— Кое-что меня здорово озадачило.
У Томаса все внутри сжалось.
— Например?
«Почему вы соврали?»
— Почему после разговора с нами утром вы тут же ринулись домой?
— Хотел позвонить Нейлу. Нет, не так. Я должен был позвонить ему. Поговорить начистоту. Мне казалось, дома у меня записан его номер.
— И позвонили?
Томас пожал плечами.
— Так и не нашел номера.
— Близкие друзья — нечего сказать.
— Три месяца назад он переехал, — объяснил Томас — Когда он позвонил, чтобы дать мне свой новый номер, я записал его на каком-то клочке бумаги... Ну, что тут скажешь? Наверное, я плохой друг.
Насчет переезда он отчасти сказал правду. По крайней мере, так говорил сам Нейл. Кто знает, что там случилось на самом деле...
— А почему сразу же после этого вы бросились к вашей бывшей супруге?
— Потому что, когда я попробовал позвонить ей, чтобы узнать номер, она бросила трубку.
Он понял, что сказал глупость. Не было никакой гарантии, что их телефоны не прослушиваются. С той самой засухи, когда группа доморощенных исламских экстремистов колесила по юго-западу, устраивая лесные пожары, американцы в порыве энтузиазма поступились частью своих конституционных прав. Тогда Томас полностью одобрял это, каждый вечер наблюдая по телевизору адские ландшафты, не говоря уже о спутниковых фотографиях, на которых казалось, что полыхает вся Америка. Облака дыма достигли верхних слоев атмосферы, обратив несколько дней в залитые кровавым светом ночи, — и так до самого Нью-Йорка. Он был слишком молод, чтобы в полной мере оценить события 11 сентября, но горящие холмы... Это до сих пор отзывалось у него где-то в глубине души.
— Бросила трубку, да?
Томас пристально уставился на ее красивый профиль, понимая, что она снова стала агентом Логан. Люди напоминали поляризованное стекло, они были прозрачные и мутные попеременно. Сообщники — и соперники минуту спустя.
— Нора решила, что я все выдумываю. К примеру, ваш визит. Видео. Обвинила меня в том, что я затеял какую-то новую садистскую игру.
Сэм нахмурилась.
— Почему же она так решила? Ведь Нейл — ваш лучший друг. С чего бы ей думать, что вы все это подстроили?
— Вы дословно повторяете то, что я у нее спросил. Меня это просто ошеломило. Вот почему я к ней и поехал.
Как это могло оказаться так просто? Как мог Томас, глядя в глаза Сэм, нести какую-то ахинею? Молча дивясь себе, он понял, что у него это здорово получается. Остановившийся взгляд, так, словно он просто считывает зафиксированный памятью текст. Наклон головы, словно говорящий: «Я понимаю, это звучит странно, но что я могу поделать?» Всю жизнь Томас корил себя за то, что теряется, когда его припирают к стенке.