Паоло пришел к выводу, что, играя в кошки-мышки с законом, можно получать
неплохие деньги, поэтому перестал брезговать даже самыми сомнительными заработками. В тюремной камере он чувствовал себя уже как дома;
Джино же все больше времени проводил в чужих семьях.
Когда же Паоло оказывался на свободе, его мало что интересовало так, как женщины. Всех их он звал «сучками».
— Им нужно только одно — перепихнуться, — объяснял он сыну. — Да на другое они и не годятся.
Иногда случалось так, что Джино оказывался невольным свидетелем его любовных утех. Зрелище внушало ему отвращение и в то же время будоражило. В одиннадцать лет Джино решил попробовать сам — со старой проституткой, почти развалиной, которая вырвала у него из пальцев двадцать центов, а потом принялась бормотать какие-то проклятья.
Окруженный с восхищением наблюдавшими за происходящим приятелями Джино слез с нее и пожал плечами.
— А не так уж и плохо, — заявил он. — Теперь не так чешется.
— Давай еще, сынок, — позвала его развалина.
И в одиннадцать лет с мужскими достоинствами у Джино вес было в порядке.
В пятнадцать он уже знал все, чему его могла научить улица, — красивый мальчишка и не из болтливых. Герой местной детворы. Время от времени к нему обращались и парни постарше, чтобы поручить какое-нибудь дело. Девушки были от него без ума.
Люди взрослые посматривали на Джино с недоверием: пятнадцатилетний подросток с холодными глазами мужчины. Что-то в его облике, несмотря на постоянную готовность улыбнуться, настораживало и пугало.
Он был не особенно высоким — пяти футов шести дюймов и это весьма беспокоило его, заставляя без устали работать над своим телом: бег, бейсбол, приседания, отжимания, подтягивание на перекладине.
Еще ему не нравились собственные волосы — черные и волнистые. Чтобы распрямить их, Джино прибегал к помощи различных кремов и помад. Зато темная, смуглая кожа лица дарила ему неоспоримое преимущество — в отличие от сверстников, он избежал прыщей. Собственно говоря, Джино нельзя было назвать красивым: нос слишком велик, губы чересчур мясисты, но какая замечательная у него улыбка, какие чудесные зубы!
Два этих фактора срабатывали безотказно.
У Джино Сантанджело был свой стиль.
— Джино, нет!
— А, оставь, Сьюзи. Дай-ка я положу его рядом, просто рядом. Внутрь не буду, клянусь тебе!
— Но, Джино…
— Вот. Я же говорил тебе. Что, плохо?
— М-м, по-моему… Но только не двигайся, пообещай мне, что не будешь двигаться.
— Конечно, не буду. Просто я хочу быть поближе к тебе, вот и все.
Нежными, неторопливыми движениями он начал проникать вглубь.