– Вы что же, так-таки совсем ничего не чувствуете? – в отчаянии спросила я. – Вас ничуть не огорчает, что ваша дочь Бланч умерла?
В ответ она даже не моргнула своими тонкими белыми ресницами.
– Для меня моя младшая дочь умерла давным-давно, когда она по собственной воле покинула этот дом.
Я понимала, что после этих слов бессмысленно напоминать ей о том, что я дочь Бланч и что я кровными узами связана с ней и с Диа. Ей не было до этого ни малейшего дела.
– Почему после стольких лет вы являетесь сюда и рассчитываете на радушный прием? – спросила она требовательным тоном.
– Я явилась сюда не в расчете на радушный прием, – ответила я и тоже вздернула подбородок, чтобы не отстать в этом от нее.
– Я приехала сюда потому, что перед смертью мама кое-что мне сообщила. Она хотела, чтобы я рассказала ее сестре Арвилле правду о кое-каких обстоятельствах, имевших место в прошлом.
К моему удивлению, выражение ее лица изменилось, и я увидела, что моя бабушка, как ни странно, тоже имела уязвимые места. Она подняла руку к рубиновой броши, которой был заколот высокий воротник ее платья, и я видела, как пальцы ее напряглись. Заметила это и тетя Нина. Она тут же подошла ближе, настороженная, готовая прийти на помощь. Бабушка взглядом отвергла ее помощь, и я воспользовалась представившейся возможностью, чтобы поискать глазами Уэйна. Он стоял возле стола своего отца, продолжая держаться в стороне от этих чисто семейных дел. Я готова была смеяться над собой: от кого я ждала помощи! Конечно, я была посторонней личностью, вторгшейся куда меня не звали, так что с его стороны мне рассчитывать было не на что.
– Бланч с детства была мастерицей на всяческие измышления, – сказала бабушка. – Она вообще по возможности избегала говорить правду. Что бы она вам ни сказала, можно не сомневаться – это просто выдумка. И я не допущу, чтобы после стольких лет наша мирная жизнь оказалась нарушенной из-за фантазий Бланч.
Нет, этого я не собиралась стерпеть.
– Я знала свою мать двадцать три года, и я никогда не слышала от нее ни одного лживого слова. Она любила придумывать разные сказки, но я всегда знала, что это – сказки. Когда надо было сообщить мне какие-то факты, она никогда не лгала.
– Кстати, это была чистейшая правда. Иной раз она бывала уклончива в разговоре – с кем не случается! – но она никогда не лгала. И, уж конечно, не стала бы прибегать ко лжи, когда речь шла о таком важном для нее вопросе, как смерть ее отца.
На щеках бабушки появились красные пятна, а рука, лежавшая на броши, поднялась к горлу, как будто ей больно было дышать. Уэйн отбросил бумаги на своем столе и подошел к ней, бросив на меня быстрый, предостерегающий взгляд. Но я не обратила на него внимания. Я не испытывала сочувствия к этой деспотичной старой женщине.