— Ныне мы принимаем в семью Ичжи. Это мое тайное упование. И коль скоро оное свершилось, почему бы не украсить наше празднество стихами? Ведь когда льется вино, всегда звучат песни и рождаются стихи. Пусть каждая из моих любезных жен составит по строчке!
Все с радостью согласились. Чжэньнян позвала Гуйпин и велела принести жбан вина. Студент начал первым:
Здесь все цветы благоухают ароматом,
едва лишь ветер ласковый коснется лепестков,
и месяц молодой со мною — точно с братом,
вдвоем мы пьем вино, но в этом я не нов.
Так сложил студент, и все выпили вместе с ним по бокалу вина.
Чжэньнян сложила такую строку:
Цветок небес, чей пестик — из нефрита,
благоухание луны таит…
Юйнян продолжила:
он опустился в расписную залу
и каждую любовью одарит.
Жолань составила так:
Здесь ясный жемчуг в нитях серебрится,
мешая блики яшмы и луны…
Яонян продолжила:
но свет луны не просто так двоится,
не разберешь — где я, где ты.
Студенту понравилась игра, и он стал превозносить литературные дарования своих жен. Прошло некоторое время, и Цяонян вдруг подала голос и сказала:
Светлейшая луна — наперсница нефрита,
порхающего прытко по цветам…
Юйин продолжила:
Восточный господин в нарядной зале —
вино с луной вкушает там.
Стихи понравились собравшимся, и они решили продолжить игру. Мю десятая сложила:
Деревья здесь в цвету
впитали запах ночи…
Хаохао продолжила:
Столетнее вино
туманит наши очи.
Игра продолжалась долго, пока не наскучила и пока хмель не затуманил головы. Студент был премного доволен. И то сказать! Могло ли быть иначе! Перед ним сидели двенадцать прекрасных дев, двенадцать золотых заколок сияло у каждой в волосах. Девушки походили на цветы, раскрывшие чашечки только что распустившихся бутонов, а он, точно золотая иволга, порхал среди этого цветника. Все были дружественны и милы, передавая друг другу бокалы вина, и вот уже хмель затуманил очи, и вот уже загорланили песни высокими голосами. Так просидели они за столом до той поры, пока не пришло время идти в спальню. А в спальне, нарядной и прекрасной, уже были зажжены светильники, кои отбрасывали вокруг подвижные блики пламени.
Плывет благоуханный запах мускуса и аромат орхидей над тюфяками и одеялами, курится в курильницах росный ладан, и воздух благоухает ароматом помады и притираний. Сколь изящны и грациозны эти двенадцать красавиц! Вот уже нет одежд, и двенадцать обнаженных тел сверкают нефритово-атласной кожей. Сброшены туфельки, и «золотые лотосы» семенят к ложу любви, где все двенадцать устроили на кровати некое подобие горы драгоценного сияющего нефрита, которая вот-вот накренится и рассыплется, тогда девушки будут походить на разбросанные по простыням коралловые веточки, а потом вновь будут собраны в один прекрасный букет под парчовым одеялом. Вот уже каждая спешит занять свое место на ложе любви, и бьются и колышутся персиковые груди, мелькают на них вишнево-алые соски, и они, вытянув шейки, точно уточки, уже лежат на изголовьях. Но это только миг недвижения, скоро каждая поднимется, спеша принять в себя то, что подарит ей высшее из блаженств.