— Дорогой племянник! Во мне всегда жило стремление повидать другие земли. Скажи мне, если сравнить область Янчжоу и Лоян, то много ли сродственного? Хотя и нельзя те земли назвать райскими, но хотелось бы мне полюбоваться тамошними пейзажами.
— Дорогая тетя! В каждой земле у людей свои обычаи и нравы, так же, как и повадки. Так же и у земель — в каждой есть такое, что непохоже, что отличает ее.
И, сказав так, он присоединился к ужинавшим. Во главе стола сидела госпожа Лань, слева — дочери, а по правую сторону — студент. Когда бокалы опустели, студент воротился в библиотеку. Сестры занялись домашними делами, потом Чжэньнян ушла к себе и легла спать. Ее печалей и тоски как не бывало — будто смыло водой, текущей на восток.[29] Переполненная воспоминаниями о ласках и объятиях студента, она предалась мыслям о любви: «Едва познав страсть мужа, я поняла одно: муж и жена — единая плоть. Но, оказывается, эта плоть может быть разная — и большая и малая. Да и в том есть разница, как долго тебя любят? Но откуда у моего двоюродного братца этот дивный талант? Просто химера то, чем он обладает! Ведь у других наверняка нет ничего похожего. Если бы сегодня я не встретила его, то не узнала бы прелестей любви. Но если бы не Юйин, не было бы этой встречи. Как я ей завидую! Но лучше об этом не сознаваться ни себе, ни другим».
Была дивная ночь — на небе во всю силу сияла луна. Вдруг ее слуха коснулась нежная мелодия флейты. Это вместе играли сестры и служанка. Пань Жолань присоединилась к ним, и вот уже четыре флейты сливали мелодию в один напев. Слушая их, Чжэньнян продолжала размышлять о любви и студенте: «Кто знает, может быть, слово «луна», которое составляет часть его имени, таит в себе разгадку его сущности? Свирель или флейта — символы его мужской ипостаси. Фамилия братца — Фын и звучит так же, как слово «феникс». Вот и складывается, что имя и фамилия моего брата могут быть истолкованы как «феникс, рожденный луной». Тогда понятно, откуда его нечеловеческая сила. Как счастлива я, зная, что между нами существует старая связь судьбы, которая не знает ни времени, ни пространства».
Мягкий весенний ветер коснулся лица Чжэньнян, и она улыбнулась этому прикосновению. Вот уж верно гласит старинное присловье:
Одним лишь обломком
носорожьего волшебного рога
можно сотню красоток
любовью дарить до гроба.
Тем временем студент, уединившись в библиотеке, предавался размышлениям о любезных его сердцу красавицах, с коими он имел телесное общение. Он обрел то, чего так чаял, и теперь красавицы дарили ему улыбки и любовь. Мираж былых воспоминаний реял над ним, и ему вспомнилась Мяонян, которая, преисполнившись глубокой любовью, отдала ему не только золото, но и жизнь свою. Кто знал, что столь кратким будет век, отведенный ей судьбой! Перед его глазами мелькнула Айюэ. Неизвестно, где теперь она обреталась? А в этот дом, похоже, привела его сама судьба. Ведь он отправился за тысячу ли с единственной целью — повидать тетку. А что вышло? Забрел посреди дороги на постоялый двор. И каким утехам и забавам предавался он на этом самом дворе! И так в размышлениях о своих подружках, коих дарил любовью, он заснул. И вот уже во сне привиделось ему, будто он идет по саду, полному цветов. Дойдя до виноградной лозы, раскинувшейся на опорах, он увидал подле беседки из благоуханного дерева алоэ трех красавиц, играющих в мяч. Увидев юношу, они обернулись. И вот он зрит их пленительную красоту, лица — луны, и как листья ивы — извивы бровей. Глаза, точно круглые персики, и словно цветы — щечки. Чувства его всколыхнулись, сердце забилось, и ему почудилось, будто возносится он к небожителям, ибо несказанно прекрасны были девицы. Он завел с ними изысканную беседу. Старшая что-то сказала в ответ, средняя ответила ему, а младшая схватила мяч и, ревнуя к сестрам, сунула ему мяч за пазуху и повернулась лицом к стене. В тот же миг студент пробудился. «Мяч или круг — предвестник полного единения, — подумал студент. — И вправду, вначале я прибыл на постоялый двор, где встретил Юйин и сблизился с ней. Может, это и есть нить моей жизни?» Так думал наш герой-распутник, повеса и прелюбодей, и, дойдя до этого момента своих воспоминаний, он вновь преисполнился ликования. Вот уж где уместно вспомнить известное речение: