Махнул рукой Олексаха, с ведерицем на родник побежал.
Олег Иваныч тронул поводья и медленно поехал на песню.
Из-за лесу, лесу темного,
Из-за темного, дремучего,
Подымалася погодушка,
Что такая нехорошая:
Со ветрами, со погодами,
Со великими угрозами…
Да уж… Насчет ветра еще можно спорить, но угрозы действительно были великими.
– Здорово, огольцы! Уха, говорят, у вас знатная?
– Садись, Олег, свет Иваныч, ложку бери!
Дедко Евфимий сноровисто подложил под садящегося Олега снятую попону. Посмотрел с хитринкой.
Ложку взяв, усмехнулся Олег Иваныч:
– Что щуришься, дед? Знаю про тебя уж…
Вкусна ушица оказалась. По пути еще, в омуте, оглоеды дедовы наловили рыбки. Сеточкой небольшой и поймали, только в омуток бросили. Щука, да сазан, да уклейки. Обмелела от жары река-то – вот в омут рыба и бросилась. Там ее и выловили, где – знали.
Так и не спадала жара, ни дождинки, ни тучки на белесом небе. Одно только солнце – жаркое, сердитое, желтое.
Многие пообедали уж – кузьмодемьянские, яковлевские, федоровские… К омуту пошли – купаться. Хорошее дело – пот походный смыть да от суши охолонуть маленько. Пушкарские последними пришли – уж всю-то реченьку замутили. Стояли на берегу, думали, то ли раздеваться, то ли в обрат идти. С ими и мужик тот, кудлатый. Постоял да в воду. За ним и остальные попрыгали. А кудлатый-то – то там, то сям по реке рыскал, словно черт-те знает что выискивал…
Славенские у костра песни пели.
Красиво выводили оглоеды дедовы, с чувством. Олег Иваныч и не знал раньше, что они так петь умеют…
Соловей мой, соловушко,
Соловей мой, птица вольная,
Птица вольная, бездомовая,
Полетай, мой соловеюшко,
На родимую мою сторонушку,
На родимую, на любимую…
На Славну, на Ильинскую, на Нутную…
Купальщики с Федорова улицы мимо прошли, к шалашам своим возвращаясь. С ними и тот мужичага кудлатый – ну, чистый разбойник. Как пришли, подмигнул остальным, посудину плетеную с телеги вытащил… Вино твореное, крепкое, с зельем намешано.
– А глава-то не разболится поутру?
– Не пужайтесь, робяты. Не разболится. Пейте-знайте!
Уговорил.
Выпили федоровские – спать полегли. Кудлатый вокруг них бегал – кому седельник под голову положит, кого кафтанишком накроет.
– Спите, высыпайтеся! А я ужо, до родных добегу, до Плотницких. К ночи и не ждите, утром только вернуся!
Натянув пониже колпак, направился кудлатый к Плотницким, за лесок. Баклажку плетеную с собой прихватил. Шел, улыбаясь, кланялся:
– Здравы будьте, неревские! И вы, запольские! Рогатице – низкий поклон! Ильиной – нижайший…
Везде, по всему левому берегу Шелони-реки, станом стояли ополченцы. У самой деревни – «кованая рать» боярская, а ближе к лесу – там люди попроще. Щитники, бронники, мечники… Мясники, цирюльники, кожемяки… Пирожники, квасники, сбитенщики… Кто за Новгород драться пришел, живота своего не щадя. Кто – против псковичей. А кто и так – за компанию, да и чуть не силой пригнан.