Подобравшись к новгородским позициям в тени высокого правого берега, они вылетели из обмелевшей реки, словно водяные черти. Выскочив, с гиканьем понеслись на ничего не подозревающих новгородцев. Рубили…
Словно железные дьяволы, вылетели на низкий берег – крики и стоны раненых тонули в их торжествующем кличе:
– Москва!
Москва!
Москва!
В панике забегали по полю люди, падая под ударами сабель.
– Москва!
Отрубленные головы катились в реку кровавыми мячиками…
– Москва!
Едва проснувшись, выглядывали из шалашей ополченцы: оружейники, кожемяки, сбитенщики… И, пронзенные копьями, падали прямо в траву, с качающимися шариками росы…
– Москва!
Кто бежал, кто пытался сопротивляться – неумело, неорганизованно, глупо, – конец был один…
– Москва!
Они все шли и шли, воины великого князя Ивана, наваливались с разных сторон, действуя не так числом, как уменьем. Не то – новгородцы, хоть и больше их было. Одно слово, ополченцы – не воины. В их нестройные ряды быстро вклинивались московиты, рубили направо и налево. Они не ведали жалости – новгородская кровь обильно окропила берег Шелони, и воды реки окрасились алым. Кровь была везде – падала тяжелыми каплями с сабель и копий, ручьями текла по земле, скапливаясь в бурых, дурно пахнущих лужах. Стоны раненых и предсмертные крики, смешиваясь, стелились над полем боя отвратительным гулом. Гул этот, все эти вопли, крики, стенания, являлись лишь фоном для жуткого клича – «Москва!».
– Москва!
С этим криком один из московских всадников с маху отрубил голову какому-то подмастерью и, насадив ее на копье, поднял к небу!
– Москва!
Кровь стекала с отрубленной головы на руку, на грудь, на лицо, на бороду московита, с дьявольской улыбкой тот слизывал с губ соленые капли.
– Москва!
Московская рать терзала разношерстное новгородское войско, как маленький охотничий беркут – лебедя, как орел – барана, как мангуст длинную жирную кобру, у которой к тому же и яду почти не осталось.
– Москва!
Солнце, несмотря на полдень, было изжелта-красным, словно и оно жадно впитывало в себя людскую кровь. Пробегающие по небу облака иногда закрывали ненадолго светило, и тогда оно принимало вид румяной застыдившейся девицы. Облака уходили – и воспрянувшее солнце вновь посылало сражающимся свои кровавые жаркие стрелы.
Сшибались во встречной схватке кони и люди, звенело железо, трещали кости, кричали под копытами коней умирающие. Бились… Русские против русских… Пощады не знали… Над ранеными глумились… Пленным новгородцам отрезали носы и уши…
– Москва!
Быстрее всех опомнилась кованая боярская рать. Быстро одоспешились, выехали…