– А грамота та – подложная, сам понимать должен! Несподручно Ивану Васильевичу запросто так Новгород воевать, вот и выискивает вины мнимые…
Заскрипел зубами славный московский воин. Ничего не ответил. Отпил пива из кувшинца прямо, губы рукавом вытер.
– Не о том говорим мы с тобой, Силантий, – покачал головой Олег Иваныч. – О пленных думать сейчас надобно! Не только бояр – и простых много. Чего ж их зря губить-то?
Силантий задумался, кивнул согласно.
– Мыслю я – Феофил, владыко новгородский, заступиться перед государем московским может! – закончил Олег Иваныч.
– Феофил? – удивленно переспросил воевода.
– Феофил! – утвердительно кивнул Олег. – Владыко наш князю московскому зла не делал – полк его с вами сражаться не стал, да и прежде того – сколько раз митрополиту Филиппу Феофил честь выказывал. Думаю, не забыл то Иване Васильевич…
– Может, и не забыл, – пожал плечами Силантий. – Но чего ж ты от меня-то хочешь, человече?
– Гонца к Феофилу! – Олег Иваныч взглянул прямо в глаза московскому воеводе. – Иль хочешь, чтоб с пленными было так, как там, на поляне?
Вздрогнул Силантий, опустил плечи. Задумался. Гонца к Феофилу… Что ж, можно и гонца… хуже не будет. Только обставить все по-хитрому…
Встав с лавки, Силантий подошел к Олегу Иванычу и торжественно возложил ему на плечо руку:
– Ты – мой пленник, Олег. Потому – отпускаю тебя покуда под честное слово, как рыцаря славного. Коня дам – скачи в Новгород, к владыке. Все как есть обскажешь! Только… – Силантий оглянулся: – Только – ежели что, сделаем так, будто бежал ты, коня украв, – понизив голос, закончил он. – Попадешься – казнят. Ну, а не попадешься – ко мне возвратишься обратно… Согласен?
Олег Иваныч кивнул, соображая, как бы ловчее проехать… Да не попасться бы…
– Коня у реки возьмешь, на водопое.
Ближе к ночи ринулся прочь Олег Иваныч, коня с реки уведя. Что есть мочи гнал, торопился. Впрочем, никто его и не останавливал – за своего сходил в тегиляе московском, Силантием-воеводой выданном…
Когда коня брал, человечка одного спугнул, у реки-то. Человек тот в камышах прятался, руку пораненную рубахой перевязав. Умело перевязал – видно, знал – как. При виде всадника к кустам метнулся – об бригантину – латы нагрудные немецкие, им же сброшенные, спотыкнулся. Гремнули латы – затаился человек, кинжал длинный в руке сжал. Однако не оглянулся всадник, исчез в дымке ночной. Так и не встретился Олег Иваныч с Геронтием. А тот и не узнал его – поди разбери во тьме-то! Руку раненую под плащ упрятав, пошел на север Геронтий, в урочищах болотных таяся. В деревни, что на пути встречались, иногда заходил осторожно, лекарем бродячим сказываясь, но все больше лесами пробирался. В поясе зашитые гроши серебряные немецкие позвякивали. Не тратил их Геронтий, берег. В пути ягодой да рыбой перебивался, исхудал весь, да зато рука израненная не докучала – быстро на заживку пошла, что и сказать, лекарем Геронтий был изрядным. Дней через несколько вышел Геронтий к реке широкой. То Нева-река была. Мелких купчишек увидев – к ним попросился…