Олег Иваныч пред Силантьевы очи явился. Ничем не выказал отношенье свое Силантий, молвил только: «Иного и не ждал!» да, пленника в горнице оставив, вышел. На пороге обернулся – подмигнул:
– Приятель твой старый видеть тебя хочет, жди!
Олег Иваныч пожал плечами – ждать так ждать – чего еще делать-то?
Не долго ждать пришлось. И часу не прошло – ступеньки на крыльце заскрипели. Олег Иваныч на дверь глаза вскинул…
Боярин знатный, в одеждах до полу, златом вышитых – солнце в окно глянуло – смотреть больно. Олег и не узнал сперва, пока не усмехнулся вошедший:
– Ну, здрав буди, вражина!
– Иван… не знаю, как по батюшке?
Снова усмехнулся боярин:
– Зови уж, как прежде звал, – Иван Костромич. Все ж таки из костромских род-то наш вышел…
Не просто так зашел боярин, беседу тайную с Олегом имел. После беседы той, с разрешенья Силантия, дошел Олег Иваныч до Феофила-владыки, что место у шатра государева не так давно покинул обессиленно.
Поклонился владыке, молвил:
– Умные люди московские так сказывали: раз государь перед очи свои не пущает, так пусть поначалу все посольство боярам поклонится, а уж они – братьям Ивановым, ну, а те уж – князю. Да про подарки им не забудь, владыко.
Кивнул Феофил:
– Что ж, пусть хоть так…
Следующим днем московское войско Василия Образца разбило на Двине-реке рать новгородскую князя Василия Гребенки-Шуйского да воеводы Василия Никифоровича. Не поддержали двиняне новгородцев, незачем им то было…
В тот же день Иван Васильевич, великий князь Московский, братьями да боярами уговоренный, гнев на милость сменил: согласился новгородское посольство принять.
Сам Феофил-владыко челом бил государю московскому, в грехах винился. Выкуп за пленников обещал – шестнадцать тысяч рублей, а в рубле тогдашнем сто серебряных денег новгородских было да двести московских. Вдвое больше того выкупа обещал Феофил, что когда-то уплачен был в Ялжебицах.
В шатер государев войдя, склонился владыко:
– Господине великий князь Иване Васильевич всея Руси, помилуй, Господа ради, виновных перед тобой людей Великого Новгорода, своей отчины! Покажи, господине, свое жалованье, уйми меч и огонь, не нарушай старины земли своей, дай видеть свет безответным людям твоим. Пожалуй, смилуйся, как Бог тебе на сердце положит!
Выслушал речь Иван Васильевич, задумался. Тут и братья его, и бояре – кланяться начали, просили за Великий Новгород. Даже Филипп, митрополит Московский и всея Руси, грамоту государю прислал – пощадить просил Новгород.
Усмехнулся Иван Васильевич, бровки раздвинул гневливые – дескать, смилостивился, уговорам внемля. Объявил новгородцам: