– Будем искать дверь.
– Оптимистка ты, Марлен… Кстати, давно хотел сказать: у нас, ну, откуда я родом, Марленами когда-то называли мальчиков. В честь Карла Маркса и Владимира Ленина.
– А почему Марленами, а не Карлимирами? – поинтересовалась виконтесса, и солдат понял: она в порядке.
– А все-таки круто нас смыло, – пробубнил он.
Стали обшаривать мокрые стены. Ничего путного не нащупали, но, похоже, что-то задели. Одна из стен с треском провалилась, открыв путь в просторный, метров сорок на тридцать, зал, освещенный волшебными негаснущими свечами на высоких люстрах.
В центре висели на цепях семь открытых хрустальных гробов. В каждом лежал мертвец, но не простой, а меднокожий.
– Знак ГТО на груди у него, больше не видно на нем ничего, – прокомментировал Коля особенности одежды семи усопших.
– Да, хоть бы саваны накинули, – согласилась Марлен.
Молодые люди ступили на каменный пол зала. Свечи вспыхнули ярче, и мертвяки ожили: медленно сели в гробах, открыли красные блестящие глаза, уставились на пришельцев.
Лавочкин прошептал:
– Мне кажется, или они действительно похожи на братцев Пупеншпиллеров?
– Не кажется, – ответила девушка.
– Ну, колдун, елки-ковырялки… Гений, блин. Надеюсь, они не металлические.
Семеро умрунов вылезли из домовин. Двигались не спеша, в унисон, механистично. Становилось жутко.
Коля сжал в руках отломанный рычаг. «Жалкая картина, – подумалось солдату. – Два мокрых, обтекающих чучела с ржавой палкой против семерых странных мужиков. А драка будет…»
– Приказано не пускать, – хором сказали медные Пупеншпиллеры, шагая навстречу пришельцам.
Каждый паренек умеет махать «мечом» – любой палкой, шваброй, сломанной клюшкой. Лавочкина в школьной юности вдохновляли гонконгские боевики, как и любого другого юного россиянина эпохи бесконтрольного видео. Были у него и нунчаки, справленные из ножек старого столика, и подобие бокэна – бамбукового меча, правда, из клена… И махалось Коле легко. Ловкий рос пацанчик.
Сейчас он выступил вперед и начал «пляску смерти», надеясь запугать противников. Они остановились, наблюдая, как рычаг превращается в гудящий круг, гуляющий вокруг тела солдата. Эффектное выступление кончилось неожиданно: рычаг выскользнул из руки и прилетел в лоб одному из близнецов. Тот кулем рухнул на пол.
Оставшиеся в строю переглянулись и решительно направились к Коле. Он виновато развел руки, мол, я случайно.
«Ну, хоть не из меди ребятки, и то хлеб», – отметил он.
– Сопротивление задержанию, – выдвинули обвинение стражи.
На протяжении следующих трех минут Лавочкин вдохновенно месился с угрюмыми соперниками. Марлен не вмешивалась, стоя на пороге зала. Меднокожие гомункулусы дрались ужасно. Точнее, вообще не дрались. Они тупо шли под раздачу, норовя повиснуть на руках, вцепиться в ноги и туловище, повалить наземь и придавить. Получая в нос, они падали, но тут же вновь медленно вставали и упрямо следовали за противником. Коля, призвав на помощь дзюдошную память, проводил серии остроумных подсечек, впрочем, не входя с гомункулусами в захват – это было бы равноценно проигрышу. Наконец, солдат изловчился вернуть себе «боевой» рычаг. Оглушив пару Пупеншпиллеров, он крикнул виконтессе: