– Вот-вот, – поддакнула она, довольная, что и здесь последнее слово осталось за нею.
– Имя менять, – продолжал он размышлять вслух, – так это мороки много. Опять же не по-христиански такое дело. Ладно уж. Как нарекли, так тому и быть. Придется характер заменить, и займусь я этим, пожалуй, прямо сейчас.
– Это как же? – насторожилась Доброгнева.
– А очень просто, – начал он растолковывать свою мысль. – Я ведь с чего начал? Ссильничать тебя хотел. Так?
– Так, – подтвердила она, начиная понемногу пятиться от него.
– Стало быть, придется тем же самым и теперь заняться. Вот я сейчас на тебя накинусь и... – Костя резко сделал полшага вперед, и Доброгневу как ветром сдуло. Она вновь заняла привычное место на лавке близ ложницы, только на этот раз уже стояла на ней, инстинктивно пытаясь вжаться в толстые, гладко ошкуренные сосновые бревна, источающие легкий смолистый аромат.
– Ты не балуй, – испуганно пискнула она еле слышно, на что Костя, нахмурив брови, угрожающе поинтересовался:
– Так что, подходящее у меня имечко, или как?
– Ой, подходящее, – замахала на него руками вконец замученная девчонка.
– То-то, – миролюбиво заметил он и принялся деловито делить шкуры, кидая половину их на ее лавку.
– А теперь ты чего?.. – недоверчиво осведомилась она, глядя на его труды.
– Так ночь на дворе, дурочка, – пояснил он, добродушно улыбаясь. Видя, что она продолжает стоять, не двигаясь с места, Костя заметил: – Бревна сосновые. Сейчас к свежей смоле прилипнешь и все тряпье, пока еще кое-где целое, располосуешь напрочь.
Доброгнева отпрянула от стены и сделала робкий шаг вперед.
– Ты лучше не топчись без толку, – порекомендовал он ей. – Возьми да постели себе. Или думаешь, что я сам тебя укладывать буду? Чай, не маленькая уже.
– А мы отдельно спать будем? – настороженно глядя, уточнила она у него.
– А ты вместе хотела? Ишь хитренькая какая. И не надейся. Тесновато будет. К тому же ты храпишь, поди.
– Вот еще, – фыркнула она.
– Ну, тогда брыкаешься. Дети всегда брыкаются, – философски заметил Костя.
– Да я сплю завсегда тихонечко, как мышка, – возмутилась она. – На какой бок легла, на таком и проснусь. И не дите я вовсе. Мне этим летом восемнадцать годков уже исполнилось.
– И не проси, и не мечтай, – отрезал он сурово. – И хватит об этом. Все равно к себе не пущу.
– Это я-то прошусь? – ахнула она, чуть не задохнувшись от гнева. – Да я...
– Опять начинаешь, – строго заметил Костя, начиная угрожающе хмурить брови.
– Ой, молчу я, молчу, – тут же осеклась она и принялась проворно застилать свою лавку, но при этом все-таки продолжая что-то бормотать себе под нос.