Сумерки сгущались. Вскоре им попались трое арабов, возвращавшихся, видимо, с поля. На плечах у них были мотыги. Друзья разминулись с ними, пробормотав что-то вроде приветствия.
– Так недалеко и до беды, – молвил Арман, когда арабы скрылись в сумерках.
– Будем надеяться, что усталые люди не обратили на нас внимания. Мало ли какой люд шатается по дороге. Так что будем идти подольше. Ночная темнота скроет нас до поры, а потом, может, и подвернется что-нибудь.
Больше никто им не встретился, и беглецы беспрепятственно прошли еще часа три. Ночная прохлада несколько освежала их, но усталость наваливалась всей тяжестью на плечи и ноги.
Наконец они дошли до хилого мостика, переброшенного через ручей. От него тянуло прохладой, осел жадно тянулся к воде, и никак не удавалось оттащить его в сторону.
– Передохнем здесь, Арман. Отойдем подальше от дороги и укроемся на ночь. Благо вода рядом. И ослу есть что пощипать, да и нам не мешает заглянуть в мешок. В животе-то бурчит…
Насытившись и напившись, путники забрались в густой кустарник и затаились там, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь треском цикад. Осел спокойно щипал траву, а уставшие друзья прикрыли глаза. Сон тут же навалился на них и захватил в свои объятия…
Пьер со страхом открыл глаза и прислушался. Тишина звенела по-прежнему, восточная часть неба светлела – рассвет близок.
– Арман, вставай! – Толчок кулаком в бок поднял Армана мгновенно.
– Что такое? – Глаза бродячего актера испуганно и тревожно оглядывали сумрак.
– Вставать пора, утро наступает. Поедим – и в путь.
Искупавшись в студеной воде ручья и позавтракав, путники потащили за собой осла и вышли на дорогу. Даже пустынная, она вызывала тревогу. Ребята закутали накидками лица, оставив лишь глаза. Арман заметил:
– Пьер, тебя надо малость подмазать. Уж слишком ты светел, – с этими словами он стал что-то искать на обочине.
Скоро он держал в руке какой-то стебель. Размочалив его, он извлек немного сока и стал натирать им брови Пьера и его бритую голову. Через несколько минут кожа потемнела и стала почти черной. Смочив слегка ладони водой, Арман протер ими лицо Пьера. Теперь он был просто смугл. Можно было не опасаться, что его вид вызовет подозрение.
– Хорошо бы взглянуть на себя в зеркало, – вздохнул Пьер.
– Ничего, и так сойдет. Мы в театрах много красим друг друга, так что кое-что знаем про это. Зато трудно в тебе признать европейца.
Дорога постепенно наполнялась проезжими и прохожими, спешащими по своим делам. Скрипели арбы, мерно вышагивали верблюды с гордо поднятыми головами, семенили ослики, и уж совсем редко пролетал мимо всадник на выхоленной лошади. После долгого молчания Пьер заметил: