Ротуэлл обиженно нахохлился.
— Диспепсия, — наконец раздраженно выплюнул он. — Подцепил эту дрянь в Малайзии. Надеюсь, вы понимаете, о чем я?
При этих словах взгляд доктора вдруг непонятно почему стал пустым.
— Ну, думаю, дело тут не только в одной диспепсии, милорд, — пробормотал Реддинг, пристально разглядывая левый глаз Ротуэлла. — Иначе… Кстати, мне очень не нравится этот цвет…
Ротуэлл раздраженно крякнул.
— Я совсем недавно вернулся из Вест-Индии, — недовольно буркнул он. — Наверное, слишком много времени проводил на солнце.
Доктор наконец оставил в покое его глаз и, отодвинувшись, скрестил руки на груди.
— Обычный загар, говорите вы? — с легким раздражением в голосе повторил он. — Нет, сэр, думаю, вы ошибаетесь. Кстати, говоря о цвете, я имел в виду ваши глаза, а отнюдь не кожу. Так вот, что касается глаз… мне не нравится желтоватый цвет белков. Это весьма неприятный симптом, и вы это отлично знаете. Иначе такой человек как вы, милорд, никогда не пришел бы сюда.
— Такой человек, как я?..
Доктор пропустил эти слова мимо ушей. Вместо ответа он провел пальцами под нижней челюстью Ротуэлла, после чего принялся ощупывать его горло.
— Скажите, милорд, вы случайно не могли подцепить там малярию?
Ротуэлл рассмеялся.
— Малярию? Слава Богу, нет! По-моему, это единственное, чего мне удалось избежать, — хотя малярия считается проклятием тех мест.
— Вы много пьете?
По губам Ротуэлла скользнула мрачная усмешка.
— Возможно, — пробурчал он.
— Вдобавок вы употребляете табак, — продолжал доктор. — Во всяком случае, я чувствую характерный запах.
— И что? Какие-то проблемы?
— Излишества любого рода всегда заканчиваются проблемами, — туманно ответил доктор.
Ротуэлл опять издал какое-то невнятное ворчание. Еще один моралист на его голову, недовольно подумал он. Только этого ему не хватало!
Доктор быстрым движением отдернул тяжелую портьеру, прикрывавшую часть стены возле двери в кабинет. Звякнули металлические кольца.
— Прошу вас, пройдите сюда, милорд. Снимите пальто, сюртук, жилет и рубашку. А когда разденетесь до пояса, ложитесь на стол.
Ротуэлл принялся расстегивать шелковый жилет, мысленно проклиная доктора, отвратительную, тянущую боль в желудке, изводившую его вот уже сколько дней, а заодно и самого себя. Жизнь в столице сведет его в могилу, мрачно подумал он. Праздность, словно яд, отравляла кровь в его жилах, сводила его с ума. Он чувствовал, как этот яд разливается в его жилах, но ему не хватало решимости встряхнуться и покончить с этим навсегда.
Он, к счастью, всегда был здоров как лошадь. И не нуждался ни в чьей помощи — ни врачебной, ни какой-то другой.