— Сначала я разместил его вон на том диване, — показал Коровин в тёмный угол. — Но ночью в окно господину Бердичевскому повадился стучать Чёрный Монах. Тогда я велел стелить наверху, в обсерватории. Две ночи прошли спокойно, а теперь, видите, у Василиска выросли крылья, уже и второй этаж ему нипочём.
— Да, — всхлипнул товарищ прокурора. — Ему всё равно. Я закричал формулу, и он отодвинулся, растаял.
— Всё ту же? «Верую, Господи»?
— Да.
— Ну вот, видите, вам нечего бояться. Это Василиск боится вашей магической формулы.
Бердичевский дрожащим голосом прошептал:
— Ночью он придёт снова. Украдёт последнее. И тогда я забуду, кто я. Я превращусь в животное. Это доставит вам массу неудобств, ведь вы не ветеринар, вы не лечите животных. Я заранее прошу меня извинить…
— М-да, — вздохнул Донат Саввич, обескураженно потирая подбородок. — Можно, конечно, дать на ночь морфеогенум, но неизвестно, что ему привидится во сне. Возможно, что-нибудь и похуже… Что же делать?
Сердце Полины Андреевны разрывалось от сочувствия к больному, но как ему помочь, она не знала.
— Морфеогенум — чушь, — пробурчал Лямпе. — Ко мне. И очень просто. Вдвоём. Мне всё равно, ему нестрашно.
— Постелить ему у вас в спальне? Вы это хотите сказать? — встрепенулся Коровин. — Что ж, если он не возражает, возможно, это выход.
— Эй, вы! — крикнул физик Бердичевскому, будто глухому. — Хотите у меня? Только храплю.
Больной суетливо зашарил по подлокотникам, поднялся из кресла, замахал руками. Слезливая апатия вдруг сменилась чрезвычайным волнением:
— Очень хочу! Я буду вам необычайно, беспрецедентно признателен! С вами спокойно! Храпите сколько угодно, господин Лямпе, это даже ещё лучше! Я вам так благодарен, так благодарен!
— Чёрта ли мне в благодарности! — грозно крикнул Лямпе. — А террор вежливостью — выгоню!
Матвей Бенционович попробовал было извиняться за свою вежливость, но физик прикрикнул на него ещё решительней, и больной затих.
Когда доктор и его гостья стали прощаться, свихнувшийся следователь робко спросил госпожу Лисицыну:
— Мы не встречались прежде? Нет? Извините, извините. Я, должно быть, ошибся. Мне так неловко. Не сердитесь…
Полина Андреевна от жалости чуть не разревелась.
На обратном пути госпожа Лисицына выглядела печальной и задумчивой, доктор же, напротив, кажется, пребывал в отменном расположении духа. Он то и дело поглядывал на свою спутницу, загадочно улыбаясь, а один раз даже потёр руки, словно в предвкушении чего-то интересного или приятного.
Наконец Донат Саввич нарушил молчание:
— Ну-с, Полина Андреевна, я исполнил вашу просьбу, показал вам Лямпе. Теперь ваш черёд. Помните уговор? Долг платежом красен.