— Командир, это терка... — не выдержал Четин-эфенди. — Обычная терка для айвы.
Как это он успел разглядеть, что это терка?
— А почему он сам не может сказать? — Сержант повернулся ко мне. — Знаешь, сейчас диктатура... Ты глухой?
— Командир, Кемаль-бей очень расстроен.
— С чего это? — сержант явно не желал закончить дело полюбовно. — Ждите в машине! — приказал он резко и удалился с нашими паспортами и теркой.
Я увидел, как она блеснула в свете автомобильных фар стоявшей следом за нами машины, а потом ее бросили в маленький военный грузовик.
Мы с Четином принялись ждать в «шевроле». Машины проносились с большой скоростью мимо нас. Мы видели, как они быстро разворачиваются на площади Таксим. И оба ничего не говорил — так виновато и испуганно молчат люди перед полицейскими, во время обыска, на паспортном контроле. Было слышно, как тикают автомобильные часы, мы сидели не двигаясь, стараясь не издать ни звука.
Я подумал о том, что терка сейчас в руках какого-нибудь капитана, и забеспокоился. Беспокойство все усиливалось, и, ожидая в тишине, я почувствовал, что, если военные заберут терку, мне будет очень больно. Четин включил радио. До нас донеслись директивы военного командования. Список тех, кто находится в розыске, и тех, кого уже поймали, запреты, приказы. Я попросил Четина переключить канал. После долгого треска послышалось что-то из далекой страны, что соответствовало моему душевному состоянию. Пока мы слушали радио, капли мелкого дождя стекали по лобовому стеклу.
Через двадцать минут после начала комендантского часа подошел один из солдат. Отдал нам наши паспорта.
— Все в порядке, можете ехать, — разрешил он.
— А нас не остановят за то, что мы до сих пор на улице? — уточнил Четин.
— Скажите, что мы вас задержали, — буркнул солдат.
Четин завел мотор. Подняли шлагбаум. Но я вышел из машины и направился к военному грузовику.
— Командир, у вас, кажется, осталась терка. Это терка моей матери...
— Смотри-ка! То молчал, как немой, а тут заговорил!
— Бейэфенди, твоя терка относится к колющим и режущим предметам, ее нельзя с собой носить! — сказал другой военный, кажется, в более высоком чине. — Ну да ладно, бери. Но больше с собой не носи. Ну-ка, скажи, чем ты занимаешься?
— Я предприниматель.
— Налоги платишь?
— Плачу.
Больше они не спросили ничего. Я был немного раздосадован, но и счастлив одновременно, так как вернул терку себе. Машина медленно ехала по ночному Стамбулу, и я чувствовал себя счастливы человеком. Пустые и темные улицы, отданные стаям бродячих собак, проспекты, сжатые бетонными многоэтажками, невзрачный вид и уродство которых днем портили мне настроение, сейчас казались мне поэтичными и волшебными.