Сон учил меня никогда не забывать о счастье и жить с удовольствием, наслаждаясь этим миром.
Затем задул сильный ветер, и все картины исчезли. У меня замерзла мокрая от пота спина. От листьев акаций с улицы, казалось, струился свет, они продолжали шелестеть на ветру. Ветер усилился, и шорох листьев превратился в угрожающий гул. Затем долго гремел гром. Он был таким сильным, что я проснулся.
— Я так хорошо спала, — Фюсун поцеловала меня.
— Долго я спал?
— Не знаю, я тоже недавно проснулась от грома.
— Ты испугалась? — спросил я, обнял ее и притянул к себе.
— Нет, не испугалась.
— Сейчас пойдет дождь...
Она положила голову мне на грудь. В темноте мы долго смотрели в окно. Покрытое тучами небо то и дело освещалось розовато-лиловыми вспышками молний. Автобусы и грузовики продолжали ехать по дороге Стамбул-Эдирне как ни в чем не бывало, не замечая бушующей бури, но мы ее прекрасно видели.
Прежде чем шум проезжавших автомобилей становился слышен, в комнату попадал свет их фар и, беззвучно увеличиваясь на стене справа от нас, ярко освещал все предметы и нас, а когда слышался шум самой машины, свет менял форму и исчезал.
Мы не двигались, лишь иногда целовались. А потом опять смотрели на игры света и теней. Наши ноги под простыней лежали рядом, как привыкшие друг к другу супружеские пары.
Потом начали ласкать друг друга — сначала нежно, внимательно, как бы заново открывая друг друга для себя. Теперь мы были далеки от первой пьянящей страсти и любовное действо было прекрасней и осмысленней. Я долго целовал ее грудь, ее ароматную шею. Помню, в годы ранней молодости, заметив, как трудно противиться физическому желанию, я с некоторым изумлением и очарованием подумал, что, если человек женат на красивой женщине, он с утра до вечера будет заниматься с ней любовью и больше ни на что у него времени не хватит. Та же наивная, ребяческая мысль пришла мне в голову и теперь. Перед нами простиралось безграничное Время. Мир был, оказывается, совсем близко от рая, но в сумраке жизни это сразу не заметишь.
В сильном свете фар очередного автобуса я увидел роскошные, манящие губы Фюсун, а по ее лицу было видно, как она сейчас далека от обычного мира. Когда огни исчезли, я долгое время вспоминал это ее выражение. Потом целовал живот Фюсун. На дороге то и дело воцарялась тишина. И тогда мы слышали где-то очень близко стрекот цикад. А еще, кажется, квакали лягушки, а может, я просто слышал скрытые голоса мира всякий раз, когда прикасался к Фюсун, — шорох от корней травы, глубокий неясный гул, идущий из недр земли, неясное дыхание природы, которого раньше никогда не замечал. Я долго целовал ее живот, бродил губами по ее бархатистому телу. Иногда подымал голову, как морская рыба, которая ныряет в глубины и радостно выныривает обратно, и в постоянно меняющемся свете старался поймать взгляд Фюсун. Помню, еще был комар, который сел мне на спину и кусал меня, иногда мы слышали его писк.