Она встала, подошла к хлебнице, взяла каравай и принялась его кромсать.
– Если вы собрались купаться в омуте, то лучше и впрямь прихватите с собой Одри. Одному там опасно. Только зарубите себе на носу: чтобы больше никаких глупостей, не то ваш отец все узнает.
Она заглянула в чулан, где хранились окорока. Хаммонд покосился на перепуганного Одри.
– Она все знает, – прошептал тот.
– Да. С нашими забавами теперь покончено. У проклятой Лукреции Борджиа и на затылке есть глаза. Она знает все, что творится в Фалконхерсте.
Шепот прекратился. Лукреция Борджиа возвратилась из чулана и взялась делать сандвичи, не жалея масла. Завернув свои изделия в белую салфетку, сложила их в корзинку, которую вручила Одри, грозно помахав пальцем перед самым его носом. Он бросился вон из кухни с пепельным от страха лицом. Хаммонд чувствовал себя увереннее, зная, что ему ничего не угрожает. Он не сомневался, что сердобольная Лукреция Борджиа ни за что его не выдаст.
Она вышла следом за ним на крыльцо, прихватив корзину с грязным бельем.
– Вода закипела, Ненси?
Прачка изобразила крайнюю степень озабоченности.
– И не забудь про мыло. Оно лежит в чулане, на верхней полке. Три хорошенько! Если увижу, что белье не отстирано добела, одна ленивая корова схлопочет по шее.
Зная, что обедать вернется один Максвелл, она особенно постаралась ему угодить. Ей была неведома старая поговорка, согласно которой путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, но она по опыту убедилась, что с сытым и довольным мужчиной говорить куда проще, чем с голодным. Не довольствуясь привычным фалконхерстским блюдом – жареным цыпленком, она нафаршировала молодую курочку тестом, шалфеем, тимьяном и чабером и в таком виде зажарила, добавив мелкий белый картофель. Зная вкусы хозяина, не забыла и о коровьем горохе и вдобавок о ломтиках окорока; на десерт был испечен пирог с орехом пеканом. Последнее блюдо, к которому прилагались еще воздушные бисквиты и мед, предназначалось для него одного.
При звуке открываемой двери она сделала стойку, зная, что сейчас войдет Мем, сопровождавший хозяина этим утром. Мема уже ждал только что смешанный пунш, который он поспешно отнес хозяину в гостиную. Потом Мем возвратился за второй порцией, чему Лукреция Борджиа была только рада: она знала, что пунш сделает Максвелла податливее.
Услыхав его шаги в столовой, она заглянула туда и увидела, как он с улыбкой ждет, пока Мем расставит на столе его любимые блюда. Кое-что ее огорчило: она подметила, что у Максвелла опять разыгрался ревматизм и он, прежде чем взяться за вилку и нож, вынужден долго тереть ладони. Выпроводив Мема в столовую с непомерным куском пеканового пирога, она заняла свою привычную позицию у двери и вся обратилась в слух. Только когда звуки из столовой подсказали ей, что трапеза завершена, она открыла дверь и предстала перед хозяином.