А город бурлил свободой. Почти ежедневно возникали всё новые и новые неформальные объединения: националисты, сионисты, анархисты, реформисты…
— Я всегда любил бардак, — ворчал Жора, — но не в государственном масштабе. Они хотят жить по-европейски, оставаясь азиатами. Посмотри вокруг: заводы стоят, бандиты грабят, банки лопаются и бесследно исчезают…
— Но на съезде приняли очень много разумных законов — они должны дать результаты, — успокаивала его Тэза.
Жора саркастически хмыкал.
— Со мной в камере сидел аферист старой школы, вот кто, действительно, умница, философ. Он любил повторять: «Запомни, мальчик: талон на галоши — это ещё не галоши!». Ты обратила внимание, сколько продуктовых магазинов закрылось на ремонт?.. Что это? Коллективная страсть к реконструкции?.. Нет! Это показатель отсутствия. Колбаса ещё есть, но её можно использовать только вместо мыла, которого уже нет. Я всегда доставал еду через задние проходы магазинов, да и сейчас могу, но сколько можно быть продуктовым педерастом?!
Словом, Жора не на шутку затосковал.
Однажды он посадил Тэзу на диван, сел рядом, поёрзал, вдохнул воздух и сообщил:
— Я решил: я уезжаю из этой страны.
Тэза молчала.
— Я был бы счастлив забрать тебя с собой. — продолжил Жора. — И Лёша был бы рад, и тебе было бы хорошо…
— Я не уехала даже с родной дочерью, — тихо произнесла Тэза.
— Поэтому я тебя и не уговариваю. Но знай: Мариночку и Маню я не оставлю, я буду им полезен.
Он решил ехать, не откладывая, немедленно, пока «крышка не захлопнулась».
— Но сейчас же выпускают всех и свободно.
— Кому ты веришь? Этот светофор может очень быстро поменять цвет: сегодня зелёный, завтра красный, а послезавтра — дубинкой по голове.
Самый простой путь — это был вызов в Израиль, с помощью которого можно махнуть в Америку. Но как получить этот желанный вызов — ведь в Жоре не было ни капли семитской крови.
— Может, у вас в роду завалялся какой-нибудь еврей? — пыталась заронить в него надежду Тэза. Но Жора грустно отмахивался.
— Откуда? У нас с Лёшей все предки — донские казаки, ещё те антисемиты. Когда Лёша женился на тебе, они его прокляли, а за одно и меня… Как уехать? Как?..
Отъезд становился массовым, эмиграция превращалась в эвакуацию. Если раньше ехали по убеждению или за благополучием, то теперь, удручённые всеобщим развалом, подгоняемые истерическими угрозами общества «Память», просто уносили ноги в предчувствии беды. В Одессе пустели поликлиники, конструкторские бюро, редели ряды преподавателей ВУЗов, особенно, консерватории. Поэтому никого не удивляла записка, пришпиленная каким-то шутником к дверям райкома комсомола: «Райком закрыт — все ушли в ОВИР».