Отмучившись два месяца, Иосиф покинул ульпан. К тому времени он уже твёрдо знал, что «кен» — это «да», а «лё» — «нет», и решил, что у него теперь есть необходимый запас слов, которого для начала работы хватит. Его направили в поликлинику. Закурив свою любимую трубку, Иосиф вошёл в кабинет к профессору-главврачу. Тот тоже курил трубку — это их сблизило. Профессор посадил его в кресло и спросил:
— Мы будем говорить на иврите?
— Лё! — уверенно ответил Иосиф.
— Тогда на английском?
— Лё! — так же твёрдо сообщил ему Иосиф.
— Может, на идиш? — всё ещё не терял надежды профессор.
В ответ Исиф произнёс всё то же гордое «Лё!».
Главврач тяжело вздохнул, но ему очень нужен был специалист, поэтому он ещё раз вздохнул и произнёс:
— Посмотрим вас сразу в деле.
Когда Иосиф утром выходил из дому, жена Люся заламывала руки:
— Как ты будешь разговаривать с пациентами?!
Но Иосиф был спокоен: в кармане у него лежала записка с четырьмя самыми нужными словами: раздевайтесь, ложитесь, вставайте, одевайтесь. Слова были переведены на иврит и написаны русскими буквами. Поэтому, войдя в кабинет, он положил эту бумажку на стол и, принимая больных, бегал от лежака к столу, подглядывая спасительные слова. Так продолжалось недели две. За эти дни он набегал километров сто, поздоровел, похудел, память улучшилась, и язык пошёл легче.
Тяжелее всего пришлось младшему сыну, Борису. Хотя иврит он выучил ещё в Питере и хорошо знал английский, но устроиться не мог. Он оббивал пороги университетов, колледжей, министерств… Руководители этих учреждений с интересом рассматривали его международные публикации, диплом кандидата наук, отзывы всевозможных академиков, но разводили руками и с улыбкой возвращали их обратно — русские социологи нигде не были нужны. Надо было заново начинать учиться. Он подал документы в университет, а пока решил подрабатывать, сотрудничая с газетами. Но русские газеты покупали русскоязычных авторов, как редиску: десять шекелей — пучок журналистов. Гонорары были такие мизерные, что требовался микроскоп, чтобы их разглядеть. Тогда Борис плюнул на интеллектуальную деятельность и решил идти убирать улицы, но все метлы уже были заняты другими безработными учёными.
Какой-то выходец из Бухары звал его в компаньоны: он собирался открыть похоронное бюро.
— Это верные деньги! Я дам такую рекламу, что к нам валом повалят! Вот послушай: «Привезите нам пять покойников — шестого получите в подарок!»
Но эта идея лопнула, поскольку в Израиле хоронят бесплатно.
Наконец, Борису удалось устроиться в небольшом ресторане: по ночам мыть котлы, кастрюли и тарелки, вместе с двумя палестинцами и одним выходцем из Эфиопии. С последним он подружился и шутливо звал его «Шварц-негер». И с палестинцами у него сложились сдержанно-нормальные отношения. Но однажды один из них сообщил, что «все русские бабы — проститутки» и пообещал Борису триста шекелей, если он приведёт ему свою жену на ночь. Не успел он закончить фразу, как Борис подскочил, приподнял его и с размаху посадил на горящую плиту — в кухне запахло шашлыком. На крики поджаренного «любителя русских баб» примчалась хозяйка ресторана и, угрожая полицией, велела немедленно убираться.